С.А. ГРИГОРЬЕВ

СИНТАШТА
И АРИЙСКИЕ МИГРАЦИИ ВО II ТЫС. ДО Н.Э.

В археологии трудно назвать проблему более актуальную для истории эпохи бронзы степей и лесостепей Евразии, чем формирование синташтинской культуры и абашевской культурно-исторической общности. Общепринятая сегодня индоиранская идентификация носителей синташтинской культуры позволяет рассматривать в фокусе данной проблемы и вопрос о месте первичной локализации арийской прародины. Не имеет смысла останавливаться на историографии этой проблемы, так как она изложена в опубликованной монографии Е.Е. Кузьминой [1, с. 5-10]. В данной статье рассматриваются современные точки зрения, поскольку они позволяют сформулировать те противоречия и неясности, которые и составляют сегодня проблематику происхождения ариев.

В.И. Сарианиди связывает с ариями носителей маргиано-бактрийского археологического комплекса, формирующегося, в свою очередь, на основе пока не открытой археологической культуры Восточного Хорасана [2, с. 158, 159]. Основанием для этого утверждения является установленная взаимосвязь между этим комплексом и постхараппскими образованиями, а также последующее формирование на этой территории державы Ахеменидов. Это достаточно сильные аргументы, но остается неясным – каким образом происходит отделение индоиранцев от прочего индоевропейского массива, и как это фиксируется на археологическом материале. Этот взгляд также вступает в противоречие с имеющимися представлениями об арийской атрибутации степного населения эпохи бронзы.

Иную точку зрения высказали Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванов [3]. Основываясь на лингвистических данных, в частности – включении в индоевропейские языки семитских и южно-кавказских заимствований, они локализовали индоевропейскую прародину в Передней Азии. Отколовшиеся от индоевропейского массива индоиранцы занимают север Ирана, откуда, впоследствии, мигрируют на запад, формируя царство Митанни, на восток – в Индию, и на север – в степную зону Евразии. Нетрудно заметить, что данная концепция подкрепляет изложенную выше – в части, касающейся происхождения индоиранцев. Однако, какие-либо миграции из районов Ирана или Средней Азии через Восточный Прикаспий на север и далее на запад по степной зоне в эпоху бронзы отсутствовали. В предложенной же концепции в этот миграционный процесс оказываются втянутыми не только иранцы, но и кельты, германцы, италики и балты. Естественно, в таком виде данная гипотеза вызвала большие возражения археологов.

Наибольшее распространение в настоящее время получили представления о локализации индоевропейской прародины в Юго-Восточной Европе. В соответствии с этим, прародиной индоиранцев являются степи Восточной Европы. При этом, археологической фиксацией этого, выступают такие культуры, как ямная [4, с. 204, 205], или абашевская [5, с. 134-137]. Наиболее признанной оказалась точка зрения об арийской принадлежности срубно-андроновских племен [1, 6-8]. Очень весомое подкрепление данная гипотеза получила в результате открытия новокумакских или синташтинских памятников и последующего обоснования их арийской атрибутации в работах Е.Е. Кузьминой, К.Ф. Смирнова, В.Ф. Генинга [9, 10]. Последнее время, благодаря работам В.Ф.Генинга, Г.Б. Здановича, В.В. Генинга, И.Б. Васильева, П.Ф. Кузнецова, А.П. Семеновой и ряда других российских ученых, произошло существенное накопление материала, что еще больше укрепило эту позицию, практически не оставив места дискуссиям [11-14]. Основными аргументами в пользу данной концепции являются следующие: связь степных культур эпохи бронзы с последующим скифо-сако-сарматским миром; миграция носителей этих культур в Среднюю Азию; соответствие облика этих культур реалиям, описанным в Ригведе и Авесте. Таким образом эта концепция является наиболее проработанной. Опубликованная на ее основе книга Е.Е. Кузьминой является, на наш взгляд, образцом исторической реконструкции [1]. Однако и эта точка зрения имеет свои "белые пятна". Во-первых, нельзя понять причины кризиса хараппской цивилизации, во-вторых, проникновение степных племен на эту территорию в эпоху финальной бронзы не фиксируется. То же можно сказать и об арийском заселении Ирана. Совсем невозможно объяснить феномен Митанни, поскольку любые миграции в XVI – XVII в. до н.э. (то есть синташтинские!) в Северную Месопотамию из Восточноевропейских степей и вовсе исключены. В этот период формируется мощный блок кавказских культур, практические не связанный со степью. В течение почти всего ПБВ Кавказ являлся уже не дорогой, а барьером на пути возможных миграций. Элементы же культуры, сопоставимые с синташтинскими, как это будет показано далее, имеют в Передней Азии более глубокие корни.

Таким образом, мы имеем дело с двумя взаимоисключающими гипотезами – южного и северного происхождения индоиранцев. Обе гипотезы достаточно проработаны, в своих рамках, но обнаруживают значительные изъяны при сопоставлении с аргументацией противоположной стороны.

Мы полностью признаем правомерность всех вышеприведенных концепций и отдаем должное таланту и профессионализму их авторов. Тем не менее проблемная ситуация в решении вопроса об арийской прародине сохраняется. Попытка ее разрешить – задача настоящей работы.

Описанная проблемная ситуация дублируется и на региональном уровне, где сформированы слабо взаимосвязанные друг с другом теории. Существующие концепции, объединенные в систему, крайне противоречивы. Не анализируя детали этих концепций, я постараюсь кратко обозначить эти противоречия. Сегодня в археологической науке оформились представления, что синташтинская культура формируется на местной волго-уральской базе. Основными слагающими компонентами выступают такие культуры, как полтавкинская и абашевская, в качестве дополнительных фигурируют ташковская культура, а порой, и культуры энеолитического облика. При этом упускается из виду, что в этом регионе прежде отсутствовали синташтинские архитектурные традиции, погребальный обряд, применение мышьяковистых лигатур на стадии плавки руды. Керамические формы Синташты и Абашева не имеют предшествующих прототипов и не выводимы из репинской, фатьяновской, катакомбной или полтавкинской культур. Не имеет предшествующих аналогов синташтинский состав стада. Наряду с этим, мы не видим каких-либо ранних переходных стадий, в рамках которых эти составляющие могли бы сформироваться. В абашевских культурах местный компонент чувствуется более отчетливо, Синташта же производит впечатление явления, привнесенного в Волго-Уралье в полностью оформленном виде.

Список этих противоречий можно продолжать до бесконечности. Игнорирование их порождает массу частных конкретных парадоксов. Одним из них является присутствие в сейминско-турбинских и синташтинских памятниках, оставленных населением, двигавшимся навстречу друг другу, идентичных наконечников стрел (рис. 1, 4, 5). Аналогичные, кстати, известны в Бактрии, на Дашлы-3 [2, с.103]. Совершенно удивительной является ситуация и с дисковидными псалиями, которые распространяются из Восточной Европы на Балканы, а взамен оттуда продвигаются орнаменты этих псалиев, что является, кстати, единственным видом "импорта" из балкано-карпатского региона. Если быть до конца последовательными, то мы должны укладывать этот процесс в рамки горизонта "микенских влияний" и датировать гораздо более поздним временем. Тем не менее, мы закрываем глаза на это явление, поскольку оно выходит за пределы наших представлений об имманентном развитии культур Волго-Уралья. В итоге оказывается, что наши модели культурогенеза строятся на серии априорных допущений и принимаются на конвенциональной основе.

Рис. 1

Данная работа имеет концептуальный характер, и в ней не всегда полно будут приводится системы доказательств, описание или анализ материала. Эти недостатки будут исправлены в монографии, работа над которой в настоящее время завершается. Основная же задача настоящей статьи – выявление механизмов формирования культур абашевской КИО (куда, на мой взгляд, входит и синташтинская) и выяснение, благодаря этому, вопроса об арийской прародине.

Круглоплановые укрепленные поселения в эпоху бронзы были достаточно широко распространены в циркумпонтийской зоне. В Европе они встречаются в культурах Лендьел и Триполье. Южнее они известны в материковой Греции и на Кикладах [4, 15-17].

Однако европейские культуры дают значительное разнообразие планировочных решений и отличную от синташтинской технику строительства. Последней присуще использование забутовки грунтом двух стен, выполнявших функцию опалубки [13]. Этот способ применялся при строительстве и жилых и оборонительных сооружений. На южных Балканах подобная техника известна. Известен здесь и такой тип жилища, как "мегарон". Но на синташтинских памятниках мегароны являются стандартным жилищем, на Балканах же (включая Северные) они являются социально значимым сооружением.

Довольно близкие архитектурные традиции синташтинским комплексам мы находим в Северо-Восточном Причерноморье, на таких памятниках, как Михайловка (поздний слой), Ливенцовка и на некоторых поселениях майкопской культуры [18, 19]. О полной близости, впрочем, говорить не приходится и наличие сходных черт, в данном случае, вызвано скорее сходными формирующими процессами, а не генетической связью. Для Михайловки и Мешоко вопрос о подобной связи не может рассматриваться в принципе.

Прямые же аналогии синташтинским городищам мы обнаруживаем на территории Анатолии и Сирии. Впервые техника забутовки стен появляется на Ближнем Востоке в Иерихоне [20, с. НО]. Далее подобный способ строительства оборонительных сооружений зафиксирован в Телль-Магзалии в Северной Месопотамии [21]. Наиболее ранние мегароны (2 пол. IV тыс. до н.э.) исследованы в Тепе Гавре и появление их на Балканах обычно рассматривается, как заимствование анатолийской традиции.

Однако с середины III тыс. до н.э. мы можем говорить о полных аналогиях памятникам типа Синташта и Аркаим (рис. 2, 1). На круглоплановом городище Демирчиуйюк в Северо-Западной Анатолии жилища имеют общие стены и торцами примыкают к оборонительной стене [15] (рис. 2, 2). На юге Сирии известен еще один подобный памятник – Роджем Хири (рис. 2, 3). В отличие, от раннего Демирчиуйюка здесь фиксируется уже не одно кольцо жилищ [22]. Соблюдается в хеттских и сирийских городищах еще одна черта, имеющая параллели в синташтинской культуре. Оборонительные стены делаются из сравнительно легкого материала и устанавливаются на прочный массивный фундамент. Подобная традиция распространена чрезвычайно широко.

Таким образом, аналога синташтинским городищам мы находим в Анатолии и в Сирии. Важное значение имеет также то обстоятельство, что в лесостепной Евразии эти городища представлены не только в Зауралье. Идентичные есть на Дону (Шиловское) и в Приуралье (Тюбяк) [23, 24]. При этом они имеют овальную форму, как и ранние синташтинские городища [25].

Погребальный обряд синташтинской культуры обнаруживает тенденции к значительной трансформации. Ранние комплексы курганными, в строгом смысле, назвать нельзя. Надмогильные сооружения возводятся над каждой ямой. Велика доля вторичных захоронений, погребения ориентированы по кругу. Впоследствии в погребальном обряде появляются волго-уральские черты – курганы и ровики. Вторичные захоронения становятся присущи, в основном, центральным могильным ямам. На последней стадии круговая ориентировка сменяется ориентировками ям по сторонам света.

Излишне говорить, что синташтинский обряд чужд Восточной Европе. С другой стороны, его отдельные черты обнаруживают глубокие традиции на Ближнем Востоке, где обряд освобождения костей от мягких тканей зафиксирован с неолита [26], а погребения лошадей известны у гиксосов. В целом же формы погребальной обрядности практически идентичны традициям Аладжа Уйюка и Тиль Барсиба [27, с. 85, 86, 137-146].

В абашевских культурах погребальный обряд имеет местные корни в несколько большей степени. Традиция трупоположения на спине, распространенная на Дону, восходит к репинской культуре и памятникам иванбугорского типа. На Средней Волге обряд и вовсе слабо отличим от ямно-полтавкинского и, кстати, имеет мало общего с фатьяновским.

Рис. 2

Керамические комплексы синташтинской культуры достаточно разнообразны. В них присутствует значительное количество восточноевропейских реплик-полтавкинских, катакомбных, ямно-катакомбных. Есть посуда покровского и петровского облика, отражающая последующую трансформацию керамики. Зафиксированы отдельные включения бережновской керамики. Классические же синташтинские формы имеют общеабашевский вид (рис. 1, 18-24). Различия наблюдаются, в основном в орнаментации, причем для доно-волжского абашева они незначительны.

Аналоги этим формам мы находим на памятниках СБВ Сиро-Палестины (рис. 1, 12-17) - Хаме, Тель-Мардихе, Тель-Нагиле [28]. В абашевских культурах, наряду с этим ощутимо пострепинское влияние, а на Средней Волге фатьяновское. Последнее проявляется, в первую очередь, в орнаментации и в более резком переходе от тулова ко дну, что усиливает эффект "колоколовидности".

Использование синташтинским населением мышьяковистых бронз восходит к технологиям Циркумпонтийской металлургической провинции (ЦМП). Связывать эту традицию с северным блоком культур этой провинции, которым присуща лишь металлообработка, мы не вправе, поскольку легирование производилось на стадии плавки руды [29].

Металлокомплекс Синташты и Абашева тоже наследует стереотипы ЦМП (рис. 1, 1-3, б). Ряд форм (тесла, шилья, долота, очковидные подвески, подвески в 1,5 оборота) имеют общециркумпонтийский характер. Ножи являются следствием дальнейшей переработки циркумпонтийских форм. Некоторые специфические абашев-ские украшения (например, бляшки-розетки), судя по всему, разрабатываются на месте. Абашевские топоры восходят к североциркумпонтийскому колонтаевскому типу [30]. Топоры же синташтинские из абашевских не выводимы, поскольку имеют менее овальную выступающую втулку и не являются узковислообушными. В какой-то степени они сопоставимы с топорами костромского типа. Более близкой аналогией им являются некоторые кавказские формы [31, с. 45]. Восходят эти изделия, по-видимому, к переднеазиатским типам. Так же следует интерпретировать и втульчатый топор с массивным гребнем, относящийся с категории случайных находок [32, с. 60]. Аналогии ему имеются в Анатолии [33, с. 49]. Бронзовые двухлопастные черешковые наконечники стрел, присутствующие в синташтинских погребениях, имеют параллели исключительно на Ближнем Востоке. Синташтинские копья с разомкнутой втулкой сопоставимы с кавказскими и анатолийскими формами [33, 34], но кавказские отличаются более зауженным пером. Типологически они близки также сейминско-турбинским и обнаруживают различия преимущественно в технологии изготовления [35].

Ситуация с металлом дублируется такой характерной для Синташты категорией изделий, как каменные булавы, которые встречаются в катакомбных культурах, но в целом, это очень ранняя традиция, широко распространенная в Передней Азии.

Конструкции синташтинских колесниц идентичны переднеазиатским и, в первую очередь, сирийским [36]. Такая деталь колесничного снаряжения, как дисковидные псалии с шипами имеют непосредственные параллели в ближневосточных комплексах XVII в. до н.э. Однако, судя по характеру оголовий на изображениях, можно допустить и более раннюю дату псалиев этого типа.

Суммируя все сказанное, я нахожу возможным сделать следующий вывод: возникновение синташтинской культуры в Зауралье связано с непосредственной стремительной миграцией из Передней Азии. По распространению керамики, колесниц и соответствующей архитектуры мы можем обозначить исходный район более конкретно. Это территории Юго-восточной Анатолии и Северной Сирии, прилегающие к Большой излучине Евфрата. На северо-западе этот регион ограничен горами Тавра, на северо-востоке – хребтом Битлис, с юга - Сирийской пустыней. На юго-востоке – границами месопотамской цивилизации. Подобной локализации исходного района для распространения ариев в степной Евразии, как будто, противоречит мнение об отсутствии каких-либо следов их на Ближнем Востоке в домитаннийский период. Это, тем не менее действительности не соответствует.

Арийские имена на Ближнем Востоке фиксируются уже в III тыс. до н.э. [36, с. 200]. В эпических песнях времен Нарам-Суэна и Саргона Древнего фигурирует "воинство Манда", с которым впоследствии сражался и Хаттусили I [37, с. 130, 131]. Это название очень созвучно термину "мандала", обозначавшему у индоиранцев, наряду с иными понятиями, также "страну" и "народ". Локализуются носители указанного названия в очерченном выше регионе. Вероятно, будет логичным предположить, что в письменной традиции арии фигурируют в качестве амореев, то есть под названием, несущем не этническую, а территориальную нагрузку. Другой (видимо, основной) составляющей амореев выступали западно-семитские племена.

По-видимому, в ряде районов индоиранцы достаточно рано образуют симбиозы с хурритами. В последующей письменной истории это хорошо зафиксировано для Митанни.

Присутствие керамики синташтинского облика на границах с Египтом (Телль-Нагила), захоронения с лошадьми у гиксосов, а также наличие колесничной индоиранской лексики у египтян [36, с. 198] позволяют констатировать участие арийского компонента в гиксоском вторжении. В данном случае термин тоже не допускает этнических трактовок.

Исходя из всех перечисленных фактов, как исторических, так и археологических, я считаю возможным локализовать арийскую прародину в Передней Азии, откуда и осуществляется расселение ариев по Евразийскому континенту.

С миграцией ариев начинается новый этап в истории Северной Евразии. Часть арийских коллективов оседает на Дону и в Приуралье, но основной массив проникает в Южное Зауралье. Этот процесс вызывает серьезные культурные трансформации в Восточной Европе. На Дону арийское присутствие фиксируется такими материалами, как Шиловское поселение и в ряде погребальных памятников. В процесс формирования абашевской культуры здесь втягивается и пострепинское население. Наряду с этим, часть местных пострепинских и иванбугорских популяций оттесняется на север, что приводит к формированию памятников типа Шагарского могильника [38].

Формирование абашевской культуры Средней Волги более сложно для осмысления. Если судить по погребальному обряду и составу стада, мы имеем дело с вытесненным на север ямно-полтавкинским населением. Фатьяновские черты на керамике тоже легко объяснимы формированием в непосредственном соседстве с носителями этой культуры и их частичным участием в этом процессе. Но появление общеабашевских керамических форм, восходящих к переднеазиатским и пострепинским прототипам с трудом поддается объяснению. На данном этапе мы можем лишь констатировать сложный многокомпонентный характер сложения абашевской культуры на Средней Волге.

Сказанное отчасти относится и к Приуралью. Однако здесь индоиранский компонент выражен более четко в виде распространенности обряда вторичных захоронений; деятельности баланбашского металлургического очага, выплавляющего мышьяковистые бронзы, укрепленного городища Тюбяк и керамики, сопоставимой с синташтинской. Максимальная концентрация этих признаков наблюдается в районе среднего течения реки Белой.

Синташтинская культура в Зауралье на описанном фоне предстает первоначально в наименее трансформированном виде. Это объясняется тем, что в Южном Зауралье в это время существовали незначительные группы охотников энеолитического облика, участие которых в дальнейшем этногенезе на этой территории было немыслимым.

В результате описанных миграционных процессов и последующей трансформации прежней культурной системы на огромных пространствах от Дона до Зауралья складывается абашевская культурно-историческая общность. Дальнейшее ее единство поддерживалось характерным синташтинским хозяйством, которое можно обозначить, как военно-скотоводческое. Расчеты показывают, что недостаток пастбищ вынуждал синташтинцев существовать отчасти за счет изъятия скота у соседей.

Их доминирование в Восточной Европе обеспечивалось отдельными форпостами по южной кромке лесостепи. Вероятно, иногда имели место и военные походы. Ослабление этой системы и ее постепенная дезинтеграция сделали невозможным дальнейшее существование городищ, с присущей им высокой степенью концентрации населения в локальных точках. Это вызвало значительное территориальное расширение культурной системы и постепенную ее трансформацию с последующим формированием ранних срубников и петровки. В этот процесс еще на стадии классической Синташты было втянуто полтавкинское население.

Появление Синташты в Зауралье дало импульс к началу активного культурогенеза в лесной зоне, что фиксируется появлением предкоптяковской и коптяковской керамики. Вероятно, параллельно возникает керамическая традиция, перерастающая впоследствии в федоровский и черкаскульский типы. Керамика протофедоров-ского облика присутствует в синташтинских комплексах и является редкой, но чуть ли не обязательной их составляющей. Поэтому сегодня более обоснованной представляется позиция о параллельном формировании Федоровки и Алакуля. Дальнейшая инфильтрация сформировавшихся культурных объединений на восток и юг приводят к оформлению колоссальной срубно-андроновской системы. Трудно сказать, на каком языке говорили ее носители. В ходе синташтинской миграции индоиранский язык ложится на уже распространенные в степи индоевропейские языки. Определенная индои-ранизация этой зоны, вероятно произошла. Однако в ходе дальнейшей миграции на юг степное население сталкивается с уже присутствующим здесь арийским и индоевропейским населением, к процессу интерпретации появления которого в этом регионе мы сейчас и приступаем.

Основанием для дальнейших рассуждений является необходимость существенно удревнить материалы раннего Тулхарского могильника [39], арийская атрибуция которого ни у кого сомнения не вызывает (рис. 3). Эта культура, в целом, имеет катакомбный облик (обряд захоронения, ножи), но с восточноевропейскими катакомбниками ее связать невозможно. В металле присутствуют включения, имеющие аналогии в СБВ южного блока культур ЦМП (черенковые копья, кинжалы, булавки со спиралевидными окончаниями, зеркала). Присутствуют параллели и с памятниками типа Дашлы-3 (бритвы, кинжалы с литой рукоятью, тоже находящие параллели в ЦМП).

Рис. 3

Сопоставимое с тулхарскими бритвами изделие выявлено на поселении Кюль-тепе. С сейминско-турбинскими памятниками Тулхарский могильник также обнаруживает сходство по отдельным признакам (литые рукояти, втульчатый наконечник стрелы). Керамика могильника восходит к куро-аракским традициям и имеет аналогии в Северной Сирии, в слоях, соответствующих времени

Селенкахие III, JV [28]. На переднеазиатское происхождение погребенных в Тулхарском могильнике указывает и их антропологический тип. Приведенные доводы позволяют датировать ранние комплексы Тулхарского могильника XX – XIX вв. до н.э. и констатировать присутствие арийского компонента на границах харапп-ской цивилизации накануне ее кризиса. Единственной аномалией, как будто мешающей подобной датировке, является сравнительно высокая доля оловянистых бронз, что выводит нас на совершенно иную проблему.

Появление бишкентской культуры не является для этого региона неким единичным процессом. На рубеже III-II тыс. до н.э. здесь происходят широкомасштабные трансформации. В низовьях Аму-Дарьи формируется суярганская культура, на Зеравшане – Заман-Баба, в Северном Пакистане – культура Свата, в Кызылкумах – пока безымянная культура "ранней бронзы"[40-42]. В результате последующей интеграции в этот процесс земледельческих культур Восточного Ирана и Туркменистана и начала экспансии в южном направлении здесь происходит оформление маргиано-бактрийского археологического комплекса, представленного памятниками типа Дашлы (рис. 2, 4) и Саппали [2, 43]. В итоге, последующее проникновение на юг степных племен и формирование памятников типа Яз I в этноисторическом контексте мы можем рассматривать в качестве первого столкновения Ирана и Турана.

Описанный импульс из Циркумпонтийской зоны получил дальнейшее продолжение, что связано с возникновением памятников сейминско-турбинского типа. Довольно трудно себе представить, чтобы самая передовая по тем временам технология металлообработки могла появиться почти на пустом месте. В том, что этот феномен возник и оформился на Алтае сомнений нет [35], однако способствовали этому масштабные миграционные процессы, протекавшие в Евразии в этот период. С металлообработкой южной зоны ЦМП сейминско-турбинские бронзы сближают формы копий, однолезвийных кинжалов, рукоятей кинжалов, литье по восковой модели (рис. 1, 7-11). На подобную трактовку данного процесса наталкивает и появление в это время в Западной Сибири антропологического типа, сопоставимого с Тулхарским могильником [44], с которым связаны, пусть и незначительные, параллели в сейминском металле. Без учета данной гипотезы невозможно объяснить также присутствие наконечников стрел "сейминского" типа на Синташте и Дашлы-3.

Есть еще одна характерная закономерность. В конце III – начале II тыс. до н.э. в Средней Азии распространяется иранская и, вероятно, переднеазиатская технология тигельной плавки руды. В III – II тыс. до н.э. она фиксируется на Алтае [45]. Образец шлака, идентичный среднеазиатским образцам, был обнаружен в ходе работ на Шустовой горе во время раскопок Турбинского могильника.

Оформившись на востоке, сейминско-турбинские группы начинают свое движение на запад. Вероятно это был достаточно масштабный процесс, связанный также с миграцией носителей кротовской культуры, в результате которой появляются кротовские памятники в Приуралье и чирковские на Средней Волге [46].

Кротовские материалы близки ташковским в Притоболье. На поздних ташковских памятниках присутствуют наконечники стрел сейминского типа и капли оловянистой бронзы ВК [47]. Сейминские наконечники и литейные формы есть и на кротовских памятниках Среднего Прииртышья [48]. Суммируя приведенные факты можно сделать вывод о единстве описанного миграционного процесса.

По всей вероятности, наряду с миграциями крупных групп населения в этот период имели место медленные инфильтрации или стремительные походы сравнительно небольших коллективов. Контакты этих групп друг с другом и с местным населением вызывали к жизни новые культурные трансформации. По-видимому, нечто подобное произошло в Западной Монголии, где формируется карасукская культура, и в Китае, где формирование новых культур носило особенно взрывной характер. Здесь неожиданно появляется высокоразвитая металлургия и металлокомплекс, близкий карасукскому, восходящему, в свою очередь, к сейминско-турбинским бронзам. Наряду с этим, погребения колесничих практически идентичны синташтинским, а в керамике Учэна синташтинские черты проступают довольно выпукло [49, с. 162-167; 50, с. 310]. Все это позволяет сделать вывод о формировании культур бронзового века Китая под очень мощным индоевропейским и индоиранским воздействием.

Обозначив, таким образом, характеристику историко-культурных процессов, протекавших на Евразийском континенте в описываемый период, перейдем к вопросам, связанным с хронологической позицией синташтинских и абашевских памятников.

Применяемая сегодня балканская линия привязок, на мой взгляд, не дает оснований для датировки собственно Синташты. В настоящее время эти памятники вполне справедливо разбиваются на 3 этапа: ранний, классический и поздний [25]. При этом, под последним понимаются уже не сами синташтинские памятники, а петровские и Покровские, формирующиеся на их основе. Собственно синташтинские памятники синхронизируются с могильником Ростовка по двум синташтинским изделиям [35, с. 65, 95]. Синхронизация Абашево и Турбинского некрополя [35, с. 222] не даст возможности для более поздней позиции Синташты относительно Абашева. Против более ранней позиции абашевских культур Дона или Средней Волги говорит отсутствие там выплавки руды и импорт уральского металла. Раннесрубный горизонт синхронизируется с Сеймой, где абашевские проявления отсутствуют. Следовательно, дата Бородинского клада (XVI в. до н.э.) есть дата петровки и ранних срубников. Относить их к концу этого века мы не имеем возможности из-за характера металла в балкано-карпатских кладах [35, с. 259, 260].

Временная протяженность Синташты по данным дендрохронологии (определения А.Г. Гаврилюка) – 130 лет. Таким образом, мы получаем в качестве точки отсчета последнюю треть XVIII в. до н.э., что соответствует концу существования ямной культуры Оренбуржья и новой датировке КМК [51, с. 79].

В Сиро-Палестине керамические формы, сопоставимые с синташтинскими датируются XVIII-XVI вв. до н.э. [31, 52]. Псалии дают дату XVII в. до н.э. [36], однако присутствие на более ранних изображениях оголовий, подразумевающих натечные ремни с псалиями и широкое распространение колесниц, идентичных синташ-тинским позволяют говорить о XVIII в. до н.э.[49, с. 177, 189] Появление двухлопастных бронзовых наконечников стрел относится в Анатолии еще к III тыс. до н.э., но широкое их использование приходится на XVII в. до н.э. [53]. Резкое преобладание каменных наконечников стрел по сравнению с бронзовыми в синташтинских комплексах, следовательно, могут указывать на более раннее время миграции. Таким образом, переднеазиатские параллели не противоречат датировкам, полученным на основе балканских.

Исходя из малой вероятности столь значительной миграции без серьезных на то оснований, есть возможность уточнить полученный хронологический диапазон. В 1742-1740 гг. до н.э. касситы вторгаются в междуречье Тигра и Евфрата, в районе Хабура [37, с. 66], где, в соответствии с предлагаемой концепцией обитала часть арийского населения. Это и могло послужить причиной миграции на север, в Восточную Европу и Зауралье.

На первый взгляд, изложенные в данной статье соображения выглядят достаточно одиозными. Однако, этот подход на сегодняшний день позволяет снять накопившиеся в исторической науке противоречия, часть из которых была обозначена в начале статьи. Подход этот, в общем-то, не нов, и уже достаточно фундаментально был проработан лингвистами [3]. В этой работе он применен к археологическому материалу. К сожалению, мы далеко не всегда в состоянии сравнивать археологические и лингвистические данные, что объясняется значительными различиями в самих процессах распространения языка и материальной культуры. Однако, в тех случаях, когда мы можем уловить какие-то глобальные тенденции, это становится возможным. Мы не беремся ответить на вопрос о переднеазиатской прародине индоевропейцев, в целом. Не исключено, что эту проблему следует решать на материалах неолита-энеолита. Поэтому в дальнейшем речь будет идти о переднеазиатских индоевропейцах, куда относятся такие родственные группы, как хетты, лувийцы, греки, армяне и, наконец, индоиранцы. При этом мы не исключаем возможности и для более расширенного понимания этого термина.

Скорее всего, начало индоевропеизации степной зоны мы можем фиксировать в тесной связи культур горизонта Хвалынск-Средний Стог II с Балкано-Карпатским регионом. Однако, уже в конце энеолита – начале РБВ направленность связей меняется. В степи появляются культуры довольно отчетливо связанные с Кавказом и Передней Азией – кеми-обинская, майкопская, памятники Новоданиловского типа, что вызывает трансформацию местных культур, формирование и развитие ямной КИО. Дальнейшие ее переоформления также были обусловлены миграциями из этого региона," что нашло свое выражение в новотиторовских, новосвободненских и позднемихайловских памятниках. Эти историко-культурные процессы сопровождались нарастанием присутствия переднеазиатских индоевропейцев в степи и, соответственно, распространением их языка.

В течение СБВ I эта тенденция продолжается. В степи появляется катакомбное население. Новые миграционные потоки приводят к переоформлению катакомбной КИО, в том числе к появлению КМК Эти трансформации охватывают не только степную зону, но и Закавказье, где возникают культуры, представленные могильниками Бедени, Триалети, Лчашен и т.д. В этих же рамках следует, рассматривать и Синташту. Этническое содержание описанных миграций является вопросом дискуссионным. Наиболее уверенно мы можем судить о движении ариев и греков. Последнее просматривается в присутствии на Кавказе и в Восточной Европе орнаментов, типологически близких микенским, но явно более ранних, а также в тех параллелях, которые обнаруживает микенский погребальный обряд в степной зоне и на Кавказе. В качестве гипотезы можно обсуждать связь протогреков с КМК и последующим появлением сопоставимых с КМК признаков на Северных Балканах.

Тем не менее, ожидать прямых аналогий вес же не следует. Попадая в новый культурно-исторический ареал, характеризующийся иными природными условиями и культурными традициями, мигранты вынуждены были в значительной степени видоизменять свою культуру что особенно наглядно прослеживается на примере Синташты. Степень этих изменений зависела уже от конкретной специфики того или иного культурно-исторического ареала (КИА). Фактор КИЛ способствовал сглаживанию слишком резких перемен, благодаря чему создавалась иллюзия имманентного развития той или иной культуры. Поэтому при столь широком распространении ариев в Евразии, чему способствовало подавляющее превосходство в военном деле, полной нивелировки евразийских культур не происходит. Тем не менее их миграции оказали решающее воздействие на изменение культурного облика континента в первой половине II тыс. до н.э. При кажущейся невероятности этого вывода, ничего экстраординарного он не содержит. Исторические процессы, сопоставимые по масштабам и связанные с одной этнической группой, хорошо известны на примере скифов, гуннов, тюрок и монголов. Деятельность ариев во II тыс. до н.э. можно лишь поставить во главе этого ряда, как первое явление в человеческой истории, имевшее такой масштаб и столь высокую динамику.

ЛИТЕРАТУРА

1.Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? М.: "Калина". 1994.
2. Сарианиди В. И. Древние земледельцы Афганистана. М.: Наука, 1977.
3. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984.
4. Сафронов В. А. Индоевропейские прародины. Горький: Волго-Вятское кн. изд-во, 1989.
5. Пряхин А.Д. погребальные абашевские памятники. Воронеж: ВГУ. 1977.
6. Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. М.: Наука. 1965.
7. Грантовский Э.А. Ранняя история иранских племен Передней Азии. М.: Наука, 1970.
8. Дьяконов М.М. Очерк истории древнего Ирана. М.: Наука, 1961.
9.Смирнов К.Ф., Кузьмина Е.Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических открытий. М.: Наука. 1977.
10. Генинг В.Ф. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских племен. // СА, 1977, № 4.
11. Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта. Челябинск: Южно-уральское кн. изд., 1992.
12. Васильев И.Б., Кузнецов П.Ф., Семенова А.П. Потаповский курганный могильник индоиранских племен на Волге. Самара: "Самарский университет", 1994.
13. Зданович Г.Б. Аркаим: Арии на Урале или несостоявшаяся цивилизация // Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск: Творч. Объед-ние "Каменный пояс", 1995.
14. Костюков В.П., Епимахов А.В., Нелин Д.В. Новый памятник средней бронзы в Южном Зауралье. // Древние индоиранские культуры Волго-Уралья. Самара: СамГПУ, 1995.
15. Мерперт Н.Я. О планировке поселков раннего бронзового века в Верхнефракийской долине (Южная Болгария) // СА. 1996. №
16.Энеолит СССР. М.: Наука, 1982.
17.Андреев Ю.В. Островные поселения эгейского мира в эпоху бронзы. Л.: Наука, 1989.
18. Мунчаев P.M. Кавказ на заре бронзового века. М.: Наука, 1975.
19. Археология Украинской ССР. Т. 1. Киев: Наукова думка, 1985.
20. Маттиэ П. Раскопки Эблы 1964-1982 гг.: итоги и перспективы // Древняя Эбла. М.: "Прогресс", 1985.
21. Бадер Н.О. Древнейшие земледельцы Северной Месопотамии. М.: "Наука", 1989.
22. Mizrachi J. Mistery Circles // Biblical Archaeology Review. 1992, vol 18, N 4.
23. Пряхин А.Д. Поселения абашевской общности. Воронеж: изд-во ВГУ, 1976.
24. Горбунов B.C. Некоторые проблемы культурогенетических процессов эпохи бронзы Волго-Уралья (препринт). Свердловск, 1990.
25. Зданович Г.Б., Зданович Д.Г. Протогородская цивилизация "Страны городов" Южного Зауралья. // Россия и Восток: проблемы взаимодействия (материалы конференции). Ч. V, кн. 1. Челябинск, 1995.
26. Кинк К. А. Восточное Средиземноморье в древнейшую эпоху. М.: "Наука", 1970.
27. Алекшин В.А. Социальная структура и погребальный обряд древнеземледельческих обществ. Л.: Наука, 1986.
28. Орт манн В. Керамика Ранней и Средней бронзы на Среднем Евфрате и ее связи с керамикой Хамы и Эблы. // Древняя Эбла. М.: "Прогресс", 1985.
29. Григорьев С.А. Металлургическое производство эпохи бронзы Южного Зауралья. // Россия и Восток: проблемы взаимодействия (материалы конференции). Ч. V, кн. 2. Челябинск, 1995.
30. Коре невски и С.Н. Наследство катакомбного периода в металлообработке эпохи поздней бронзы Уральской горно-металлургической области. // Культуры бронзового века Восточной Европы. Куйбышев: изд-во КГПИ, 1983.
31. Крупнов Е.И. Материалы по археологии Северной Осетии докобанского периода // Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. МИА, № 23, М,, Л.: "Наука", 1951.
32. Черных Е.Н. Древнейшая металлургия Урала и Поволжья. М.: "Наука". 1970.
33. Авилова Л. И., Черных Б. Н. Малая Азия в системе металлургических провинций. // Естественнонаучные методы в археологии. М,: "Наука", 1989.
34. Техов Б.В. Центральный Кавказ и XVI-X вв. до н.э. М.: Наука, 1977.
35. Черных Е.Н., Кузьминых С. В. Древняя металлургия Северной Евразии. М: "Наука". 1989.
36. Горелик М.В. Боевые колесницы Переднего Востока III – II тысячелетия до н.э. // Древняя Анатолия. М.: "Наука". 1985.
37. История Древнего Востока. Ч. II. М.: "Наука", 1988.
38. Каверзнева Е.Д. Шагарский могильник конца III – начала II тысячелетия до н.э. в Центральной Мещере // СА, 1992, № 3.
39. Мандельштам A.M. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане // МИА, № 145. Л.: "Наука", 1968.
40. Толстов С.П.. Итина М.А. Проблема суярганской культуры. // СА, 1960, № 1.
41. Средняя Азия в эпоху камня и бронзы. М.: Наука. 1966.
42. Виноградов А.В., Мамедов Э.Д. Первобытный Лявлякан. М.: Наука, 1975.
43. Аскаров А. Древнеземледельческая культура эпохи бронзы юга Узбекистана. Ташкент. 1977.
44. Дремов В. А. Антропологические данные о южных связях населения Сибири в эпохи неолита и бронзы. // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового века Южной Сибири (тезисы докладов). Барнаул, 1988.
45. Алехин Ю.П., Демин М.А. Предварительные результаты исследований 1982-87 гг. на поселении древних металлургов Колыванское I.
Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири (тезисы докладов). Барнаул, 1988.
46. Эпоха бронзы лесной полосы СССР. М.: "Наука", 1987.
47. Ковалева В. Т. Ташковская культура раннего бронзового века Нижнего Притоболья // Материальная культура древнего населения Урала и Западной Сибири. Свердловск: УрГУ, 1988.
48. Стефанова Н.К. Кротовская культура в Среднем Прииртышье Материальная культура...
49. Новоженов В.А. Наскальные изображения повозок Средней и Центральной Азии. Алматы: "Аргументы и факты Казахстана", 1994.
50. Археология зарубежной Азии. М.: "Высшая школа", 1986.
51. Моргунова Н.Л., Кравцов АЛО. Памятники древнеямной культуры на Илеке. Екатеринбург: УИФ "Наука", 1994.
52. Ван Лоон М.Н. Конец периода Ранней бронзы в Сирии: проблемы хронологии и интерпретации '' Древняя Эбла...
53. Медведевская И.Н. Металлические наконечники стрел Переднего Востока евразийских степей II – первой половины I тысячелетия до н.э. // СА, 1980, № 4.