КАРПЕНКО Л.Б.

СЕМИОТИКА ГЛАГОЛИЦЫ

Вопрос о происхождении и содержании знаков глаголицы до сих пор не получил своего решения. Несмотря на множество высказанных исследователями гипотез, ни одна из них не раскрывала образной основы глаголических знаков, чем и объясняется бытующий по сей день тезис о нерешенности глаголической проблемы, о загадочности начертания и происхождения первых славянских букв. Имели распространение в прошлом, появляются утверждения и в наше время о том, что первая славянская азбука составлена по подобию какого-то иного письма – восточного или западного¹.

Нерешенность глаголического вопроса имеет своей причиной прежде всего одно обстоятельство – отсутствие в письменных источниках прямых указаний на автора глаголицы и на то, какую именно азбуку составил Кирилл. Другая причина кроется, на наш взгляд, в нереализованное в имеющихся многочисленных исследованиях по глаголице широкого подхода, совмещающего историко-культурологический и семиотический аспекты исследования и предполагающего обнаружение (воссоздание) содержательного контекста, адекватного символическому коду глаголицы. Ведь изучение азбуки велось в основном в русле палеографического, по существу формального, подхода, не предпринимался сколько-нибудь последовательный анализ внутренней символики графических знаков, их соответствия средневековому культурно-историческому фону². Но именно обнаружение содержательной связи символов азбуки с религиозно-философскими и естественнонаучными представлениями Кирилла, раскрытие семиотического кода знаков и может дать при отсутствии прямых свидетельств весьма значимые аргументы для решения глаголической проблемы

В данной статье получает развитие концепция славянских священных знаков, согласно которой буквы глаголицы признаются не только знаками письма, но и символами священного кода [4]. С таких позиций глаголица предстает как уникальная знаковая система, соединяющая свойства фонографии и идеографии, создание которой могло быть доступно только такому выдающемуся философу и филологу, как Константин-Кирилл.

Исходной посылкой в данном исследовании является вполне оправданное предположение, что Кирилл, страстный приверженец и проповедник христианства, создавая буквы для перевода Священного Писания и установления канонов славянского богослужения, сам непременно следовал канонам Писания и потому не мог не использовать формы своих букв для выражения основ священного знания Библии. А значит, и следует искать содержательную основу букв глаголицы в текстах Библии, с которой она связана, а не в готских рунах или каких-то других системах дохристианского письма.

Помогает установлению содержательной основы глаголической азбуки исторический документ, написанный в конце IX – начале X вв. Черноризцем Храбром и называемый "О письменах". В нем, возражая своим противникам и рассуждая вместе со сторонниками славянского письма о том, когда и как появились буквы у славян, Храбр проводит следующую важную для нас мысль: посланными через Кирилла буквами Бог привел славян к познанию, он даровал славянам спасение от языческой темноты: "Ведь прежде славяне, когда были язычниками... гадали". Храбр отождествляет славянское письмо и особое, дарованное Богом знание. Славянское письмо и есть знание – утверждает последняя, ключевая фраза трактата: "Такое знание, братья, дал Бог славянам[5]³. Запечатленное древнеболгарским автором ощущение особой святости славянского письма и его связи с божественным знанием подкрепляет предположение о том, что формы глаголических букв не произвольны, не могут рассматриваться как результат простого преобразования букв "чужих" алфавитов, а внутренне обусловлены, наделены существенным значением. Речь идет о внутренней символике букв.

Раскрытие внутренней формы глаголических знаков невозможно без уяснения роли, отводимой символу в византийской культуре, воспитанником которой был создатель славянского письма Константин-Кирилл Философ. Проблема знака и символа рассматривается византийскими философами в связи с осмыслением содержания Библии. Поставленная впервые Филоном Александрийским, она нашла наиболее последовательное развитие в творчестве представителей патристического направления – Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова и в особенности у автора "Ареопагитик" Дионисия [8]. Священное Писание толковалось отцами церкви как всеобъемлющая система символов, сакральных знаков, аллегорических образов, знамений, притч и других форм текстовой метафоризации смысла, предназначение которых состоит в искусном "сокрытии истины", в таком ее выражении, когда явленное в знаке остается "неизреченным", "божественным промыслом", "переданным тайно" (3 Езд. 14, 26). Сущность Божественного, в их понимании, во всей полноте невыразима словом. Показательно в этом смысле сочинение особо почитаемого Кириллом христианского философа Григория Богослова "Песнь Богу":

О Ты, Который превыше всего! Ибо что иное позволено мне изречь о Тебе? Как воспеснословитъ Тебя? Ибо Ты не изрекаем никаким словом . Как воззрит Тебя ум? Ибо Ты не постижим никаким умом. Ты един неизглаголан...О Всеименуемый! Как наименую Тебя, единого неименуемого? [9].

Божество превыше любого слова, Ему присущи и безымянность, и имена всего, что существует в мире, и приблизиться к познанию Его можно лишь посредством соответствующих символов [10]. Дионисий Ареопагит, сочинения которого были также хорошо известны Кириллу, объясняя безымянность и многоименность Бога, руководствовался словом Писания. В Библии, с одной стороны, Бог не раскрывает Своего имени и как бы отводит от него вопрошающих: "...На что ты спрашиваешь о имени Моем? [оно чудно]" (Быт. 32, 29). С другой стороны, Он являет себя во многих именах: Я есмь Сущий (Έγώ είμι ό ώυ) – Исх. 3, 14; Жизнь (η ζωή) – Ин. 14, 6; Свет (τό φως) – Ин. 8,12; Бог (ό Θεός) – Быт. 28, 13; Истина (ή άλήθεια) – Ин. 14, 6; Благой (άγαθός) – Мф. 19, 17; Возлюбленный (άγαπητός), Мудрый (σοφός) – Ис. 5, 1; Бог Богов (ώς Θεός θεων) – Пс. 49, 1; Премудрость (σοφία) – Притч. 9, 1; Ум (νους) – 1 Кор. 2, 16; Слово (λόγος) – Ин.1, 1 [11].

Исходя из своего понимания Божества, Дионисий намечает два способа постижения и обозначения Бога – катафатический (утвердительный) и апофатический (отрицательный). Апофатические обозначения, несходные образы строятся на противопоставлении, на отрицании любых определений, приложимых к миру. Установка на использование несходных образов и на нобходимость символического изображения Бога у Дионисия вполне сознательна. Им присуща особая знаковость: в прикровенной (символические знаки) или контрастной, несоответствующей форме (неподобные образы) они должны нести информацию о высокодуховных сущностях.

Именно в русле апофатического богословия философов-патристиков развивались религиозно-философские представления Константина-Кирилла Философа и его понимание символа. Символизм и имен, и графических форм глаголических букв не только не противоречит рассмотренному комплексу религиозно-философских воззрений ранневизантийской культуры, но в полной мере согласуется с ним и им проясняется. Соответствует византийской эстетической системе то общее понимание Божественного, которое находим в сочинениях Константина-Кирилла. Наиболее развернуто оно представлено в "Написании о правой вере". Это произведение отражает жизненные убеждения Константина-Кирилла, основы его мировоззрения. Преследуемый немецким и латинским духовенством и обвиняемый в ереси, он должен был защитить свою "правую веру", чтобы сохранить дело создания славянской литургии и письменности. Написанное на завершающем этапе жизненного пути, оно является символом веры Кирилла. Обращения к Богу, к Святой Троице здесь выдержаны в духе философов-патристиков⁴.

Но не только общая богословская установка роднит творчество Константина-Кирилла и отцов византийской церкви. Если обратиться к символам глаголицы, можно обнаружить более тесные содержательные связи. Основные составляющие глаголицы – загадочные графические символы и их имена – можно рассматривать как реализацию двух основных способов выражения знания об Истине, о Божественном, которые развивались представителями ранневизантийской философии.

Глаголические буквы обладают двумя уровнями выражения сакрального знания: а) символическим, тайным, который соотносится с графическими знаками и их кодовыми значениями, и б) словесным, общедоступным, который соотносится с именами букв и их текстовыми значениями.

Буквы глаголицы отвечают основному принципу ранневизантийской философии в понимании Божественного. Они и многоименны во всей совокупности и безымянны. Безымянность отдельных букв может рассматриваться не как случайное явление, результат потери имени, а как сознательно привнесенное автором глаголической кодовой системы свойство, дополнительное средство сакрализации смысла. Безымянность, как было показано выше, по представлениям отцов византийской церкви, более соответствует Божеству. Обращает на себя внимание тот факт, что безымянность характеризует последние буквы славянского алфавита, она присуща буквам соответствующим славянской речи, а не тем, которые, по словам Черноризца Храбра, были составлены "по чину греческих" [5. С. 104]. В этом как будто заложен особый смысл: безымянные символы более соответствуют выражению Божественного. Об этом как раз и говорит Черноризец Храбр: "...славянские буквы – более святы". Так может, например, восприниматься символ ( ), ни имя, ни форма которого до сих пор не получили истолкования. Как будет показано далее, в семиотической системе глаголицы является символом Церкви Христовой: , в нашем понимании, есть сокращенное написание , форма символизирует "рог спасения", которым названа в Священном Писании Церковь Христа.

Имена букв характеризуются семантическим разнообразием. И в этом также соответствуют эстетическим принципам своей эпохи. Среди них часть ассоциируется с возвышенными, идеальными, "подобными" образами: Имена других букв в прямых своих значениях связаны с обозначением "недостойных предметов", "тварного мира": Их высокий сакральный смысл постигается только через связь с соответствующими графическими символами и в контексте религиозно-мистических представлений Средневековья, (ср., например, – символ Троицы – символ вознесения и славы Господа и др.).

Эта особенность тоже соответствует учению о божественных именах. Ведь согласно канонам византийской эстетики "для изображения высших духовных сущностей лучше заимствовать образы от предметов низших и презренных таких, как животные, растения, камни и даже черви; при этом божественным предметам, изображенным таким образом, воздается... значительно больше славы" [8. С. 528].

Имена букв славянского алфавита содержательно соответствуют контекстам Библии:

Даже эти приведенные выборочно примеры свидетельствуют, каким внимательным читателем и глубоким знатоком Библии был Кирилл. Но не только раздельное значение имен букв связано с выражением идеи Бога. Имена букв составляют синтагмы из узнаваемых христианских речений: . Показательно в этом смысле образуемое именами выражение , напоминающее библейские высказывания: Будет твердо всякое слово – 2 Кор. 13, 1. Возвещенное слово было твердым – Евр. 2, 2.

Образуемые именами букв синтагмы представляют собой как бы ключевые заповеди Библии. И, наконец, вместе имена славянских букв составляют на уровне смыслов закодированный метатекст⁵. О существовании такого текста свидетельствует семантическое и грамматическое согласование имен, наличие у них семантических и грамматических связей: . Очевидна содержательная обусловленность славянских букв текстами Священного Писания.

Не только имена, но и начертания букв глаголицы также имеют свое символическое содержание. Нужно отметить, что традиция понимания графических символов как форм выражения сокровенного смысла уходит в глубину ранневосточной культуры. Так, в частности, она нашла свое выражение и в раннехристианских текстах. Уместно вспомнить описание беседы Иисуса о значении букв в апокрифическом Евангелии детства, которое показывает признание древними христианами существования у буквенных знаков тайных, божественных, сакральных смыслов, не понятных непосвященным [14].

Именно такому пониманию графического символа как средства сакрализации смысла и соответствует облик глаголических букв, прочтение которого есть, по изначальному замыслу Творца, а также и создателя букв, лишь приближение к "неизреченной тайне". Для образа глаголических букв характерна смысловая многомерность, неразложимость, самостоятельность условно-образного значения и одновременная включенность его в содержательный контекст всей семиотической системы (в этом смысле представляется не вполне обоснованной гипотеза Г. Чернохвостова, согласно которой все буквы глаголицы комбинируются из трех элементов – круга, креста и треугольника⁶).

Буквы глаголицы, подобно иероглифам, представляют собой стилизованные знаки, в которых можно видеть предметно-понятийные прообразы. Конечно, они не являются иероглифами в привычном понимании этого слова. Они использовались прежде всего как знаки буквенно-звукового письма в тексто-образующей, дискурсивной, функции, но им присущи и символические значения, они наделены свойством передавать своей формой идеальные образы, понятия. Сравните, например, приращение религиозно-символического смысла у знаков   и при их совместном подтитловом написании в слове "молитва": , весьма характерном для старославянских рукописей. Помимо фонетических значений в таком написании читается содержание, обусловленное формой букв: находясь под Богом, "в молитве", человек обретает свою полноту, вне Бога человек неполноценен, он лишен своего завершения – разума (отсюда и призывно звучащее имя буквы: ). Без Бога люди ходят греховными, неправедными, непрямыми путями, они опутаны сетями дьявола, ср.: Не даст ли им Богъ покаяния к познанию истины, чтобы они освободились от сети диавола, который уловил их в свою волю (2 Тим. 2, 26)⁷.

Иероглифичность глаголических букв не может рассматриваться как случайный, внешний признак. Как уже об этом говорилось выше, буквенной символике в раннехристианской культуре придавалось особое значение. И мыслителей античной Греции, оказавших влияние на развитие раннехристианской философии, также волновала символика букв, они искали графические символы, соответствующие по выразительности идеальным образам Показательны в этом смысле рассуждения основателя философского учения неоплатонизма Плотина о преимуществах иероглифических знаков: "...каждое такое изображение является наукой и мудростью, и именно – в своей субстратной цельности, не в качестве дискурсивного мышления или убеждения" [16].

Предметно-понятийные, символические прообразы глаголических букв в предельной степени конвенциональны, условны, семантика их, в отличие от древнеегипетских иероглифов, более отвлеченна и метафорична. Она связана с сокровенным выявлением полноты Божественного, распространяющегося как на религиозно-нравственный микромир человека, так и на упорядоченное строение Вселенной.

Считаем необходимым выделить принципиальное положение, что в знаковой системе глаголического алфавита запечатлено предельно широкое знание о мире, включая представление о космосе, соответствующее астрономическим интересам эпохи Кирилла. Предметом последующего рассмотрения и является космологическая, вселенская идея, запечатленная, по нашему мнению, в семиотической системе первых славянских букв.

"Неизреченной тайной", "глубиной премудрости", "писанием тайных начал" предстают в Библии уставы божественного устройства Вселенной. Заключенные в иносказательную форму, в загадочные аллегорические образы, они воспроизводят космологические учения древних, подчиненные центральной идее соединения с Богом.

Представляется целесообразным для понимания космологических воззрений, закодированных в азбуке, воссоздать необходимый библейский контекст. Священное Писание изобилует загадочными картинами бесконечного космоса, свидетельствующими о величии и всемогуществе Творца:

Он есть Тот, Который восседает над кругом земли, и живущие на ней -как саранча пред Ним; Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья... Поднимите глаза ваши на высоту небес, и посмотрите, кто сотворил их? Кто выводит воинство их счетом? Он всех их называет по имени... (Ис. 40, 22-26); Скажет солнцу,-и не взойдет, и на звезды налагает печать. Он один простирает небеса... (Иов. 9, 8-9).

В книгах Библии присутствует представление древних о Зодиаке, запечатлена карта небес и основных созвездий, наблюдаемых на востоке, их движение и изменение:

Сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга, делает великое неисследимое и чудное без числа! (Иов. 9, 9-10) От духа Его великолепие неба; рука Его образовала быстрого скорпиона (Иов. 26, 13). Кто сотворил семизвездие и Орион, и претворяет смертную тень в ясное утро, а день делает темным, как ночь, призывает воды морские и разливает их по лицу земли? Господь – имя ему! (Амос. 5,8). Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль? Можешь ли выводить созвездия в свое время и вести Ас с ее детьми? Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле? (Иов. 38, 31-33).

Библия насыщена и аллегорическим описанием астрономических наблюдений древних в образах животного и предметного мира:

И видит отверстое небо и сходящий к нему некоторый сосуд, как бы большое полотно, привязанное за четыре угла и опускаемое на землю. В нем находились всякие четвероногие земные звери, пресмыкающиеся и птицы небесные (Деян. 10, 11-12).

Выраженная в иносказательной форме, гармония мироздания служила древним основой для определения земных пропорций и расстояний:

И снова я поднял глаза мои и увидел: вот муж, у которого в руке землемерная вервь. Я спросил: куда ты идешь? И он сказал мне: Измерять Иерусалим, чтобы видеть, какая широта его и какая длина его (Зах. 2, 2).

Метафорическими образами обозначен в Писании загадочный и непреложный круговорот времени, передано представление о четырех важнейших временных координатах, связанных с наблюдаемыми изменениями в движении солнца – летнем и зимнем солнцестоянии, весеннем и осеннем равноденствии:

... Вот, муж на рыжем коне стоит между миртами, которые в углублении, а позади него кони рыжие, пегие и белые, – и сказал: кто они, господин мой? И сказал мне Ангел, говоривший со мною: я покажу тебе, кто они. И отвечал муж, который стоял между миртами, и сказал: это те, которых Господь послал обойти землю. И они отвечали Ангелу Господню, стоящему между миртами, и сказали: обошли мы землю, и вот, вся земля населена и спокойна... (Зах. 1,8).

Присутствие большого космоса, "знамения небесные" определяют события исторической канвы и Ветхого Завета, и Пророков, и Нового Завета, и, в особенности, Апокалипсиса. Самыми впечатляющими из небесных знамений предстают описания затмений светил и прежде всего ужасающие напоминанием реальности "конца света" – солнечные затмения:

И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма. Солнце превратится во тьму и луна – в кровь, прежде, нежели наступит день Господень, великий и страшный. И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется... (Иол. 2, 30-32).

Переданные символически, астрономические, пространственные и временные представления в Писании складываются в космогоническую картину мироздания, центр которой есть Бог, творящий своим словом Вселенную и землю, тьму и свет, светила и времена года, и человека по своему образу и подобию.

Открывающийся сквозь "священные завесы Писания" образ божественного мира, образ Вселенной, и является, по нашему мнению, той онтологической основой, которая нашла отражение в семиотической модели глаголицы. Совокупное значение глаголических символов состоит в выражении Божественной вселенной, образ которой христологичен, богочеловечен. В средневековом христианском миропонимании отношения человека и Вселенной, как пишет Вл. Лосский, "как бы опрокинуты по сравнению с античными представлениями". Здесь, как и Бог, человек является не частью Вселенной, а ее центром, "не человек спасается Вселенной, а Вселенная человеком, потому что человек есть ипостась всего космоса [17. С. 297]. Эти отношения "Я" человека со Вселенной устанавливаются через обретение Божественной полноты, через "сообразность", "соподобие" человека Богу.

Подобно тому, как в Писании полнота Бога предстает в разнообразных отдельных именах, соответствующих всему, что существует: Я есмъ сущий, Благо, Знание, Слово, Прибежище, Все сущее, Ничто из сущего, – подобно этому и в славянской азбуке образ Божественной вселенной возникает из всеобщности, соединения всех элементов азбучного ряда и во всех ипостасях: форма буквы, имя буквы, место в алфавите.

Глаголические графемы имеют свой содержательный религиозно-философский план, который до сих пор не учитывался и не поддавался истолкованию. Однако при внимательном сопоставлении глаголических знаков с характерными символами Писания устанавливаем, что и формы букв глаголицы также подчинены выражению идеи единства и полноты Бога. С этой точки зрения и весь алфавит как единая семиотическая система, и каждый знак в отдельности в его символико-графическом начертании получают непротиворечивое толкование. Графические фигуры глаголицы, обладая свойством условно-символической изобразительности, последовательно интегрируются в единый образ – символическую картину вселенского круга, "колеса бытия".

Далее для более четкого восприятия идеи о соотнесенности форм глаголических символов с представлениями о небесном порядке, об устройстве Божественной вселенной считаем необходимым очертить уровень естественнонаучных знаний о небе, которые имели распространение в эпоху Константина-Кирилла Философа.

Создатель славянской письменности был воспитанником не только христианской, но и античной культуры. Ему не могли не быть известны высокие достижения древнегреческих ученых в области естественных наук, в том числе и в области астрономии. В Византии система обучения строилась на началах, выработанных еще в эллинистический период. Полный курс философского образования включал обязательное изучение математики по системе квадри-виума, который завершался преподаванием астрономии. Для преподавания астрономии обращались как к сочинениям, появившимся в Византии, так и к сочинениям античных авторов [18]. Константин же получил элитное образование в кружке придворных ученых и астрономию изучал у Льва Математика -крупнейшего византийского мыслителя IX века, о чем и сказано в Пространном житии л где дважды отмечена осведомленность Константина в области астрономии. Об этом говорится в главе IV при описании содержания образования, которое получил Константин в столице Византии:

[19].

Когда же пришел в Царьград, отдали его учителям, чтобы учился. И в при месяца овладел всей грамматикой и за иные взялся науки, научился же и Гомеру, и геометрии, и у Льва, и у Фотия диалектике, и всем философским учениям, а сверх того и риторике, и арифметике, и астрономии, и музыке, и всем прочим эллинским учениям. И так изучил их все, как не изучил ни один из них... [20].

Другой сюжет, косвенно свидетельствующий об эрудиции Константина-Кирилла Философа в области астрономии, содержится в главе VI. Здесь описывается прием Константина в Арабском халифате, во время которого состоялся диалог между Константином и арабскими учеными. Текст Жития воспроизводит подробно лишь ту часть диспута, в которой обсуждались вопросы религии, но в нем вполне определенно сказано и о том, что присутствующие на обеде арабские мудрецы, искушенные в геометрии и астрономии, испытывали Константина во всех науках и что он их переспорил, как это видно из приведенного ниже текста:

[19. С. 52, 55].

Поясняя пораженным арабам истоки своих знаний, последней фразой ( ) Константин выражает распространенное в Средневековье представление о том, что все "науки" произошли от греков⁸.

И здесь, конечно, имеется в виду высокий уровень развития в Греции математики и астрономии.

Познания эллинов и византийцев в области астрономии поистине впечатляющи. Еще в середине I тыс. до н. э. Фалес первым объяснил природу наводивших ужас солнечных затмений, причиной которых считал Луну [21]. Ему же приписывают и открытие наклона эклиптики к экватору, определение углового размера Луны, учение о шарообразности Земли и др. Ученику Фалеса Анаксимандру (ок. 610 – 546 до н. э.) принадлежит изобретение астрономических инструментов: сферы, гномона для определения солнцеворотов, равноденствий и широт. Наблюдая солнечные и лунные затмения, Анаксимандр открыл способ определения расстояний от Земли до Луны и до Солнца. Он определял эти расстояния в диаметрах земного диска, соответственно как величины, равные 19 (или 18) и 28 (или 27) единицам – соотношения близкие золотому сечению [21. С. 47]. Аристарх Самосский (ок. 310 – 230 до н. э.), другой выдающийся греческий ученый, первым предложивший гелиоцентрическую систему строения мира, наблюдая затмения, уточнил соотношения Анаксимандра. Зная, что в момент, когда Луна пребывает в четверти, прямые, соединяющие Землю, Луну и Солнце, образуют прямой угол, Аристарх предложил геометрический метод определения расстояний до Луны и Солнца [22] См. рис. 1).

Рис. 1. Метод определения расстояний от Земли до Луны и Солнца по Аристарху.

Вслед за Аристархом Эратосфен (ок. 276 – 194 до н. э.) геометрически установил величину окружности Земли и ее размеры, определяя высоту Солнца в двух географических точках в момент летнего солнцестояния. Вершиной греческой математической астрономии и одновременно ее последним крупным достижением признается "Великое математическое построение астрономии в 13 книгах" Клавдия Птолемея (ок. 87 – 165 н. э.) [22. С. 181-184]. В сочинении Птолемея, соединившем греческую теоретическую астрономию с достижениями восточной науки на основе геометрических построений с помощью эксцентрических кругов изложена теория движения планет. Арабы, переведшие классический труд Птолемея, называли его "Альмагеста" (от греч. μέγιστος – величайший) и высоко ценили эту астрономическую энциклопедию своего времени. Для греческой астрономии вообще характерна геометризация знания – выражение законов неба в строгих геометрических пропорциях и линиях.

Красноречиво свидетельствует об интересе эллинов к астрономии дидактическая поэма Арата "Явления", написанная в III веке до н. э. на основании сочинения Евдокса. Поэма Арата "Явления" в изысканной поэтической форме повествует о явлениях небес. Начиная с описания Оси Мира, Арат показывает современнику красочную картину звездного неба:

...да смогу по достоинству чествовать звезды.
Множество их по различным путям совокупно влекутся
Вместе со сводом небес – непрестанно, вседневно и вечно.
Но не смещаясь отнюдь, напротив, в недвижности косной
Ось утвердилась; надежно она в равновесии Землю
Посередине хранит и стремит небеса круговратно...[23].

В поэме содержится описание небесных кругов, в том числе и зодиакального, созвездий северного и южного полушарий, их восходов и заходов, светил, планет, а также приводятся другие естественнонаучные сведения. Поэма Арата пользовалась исключительной популярностью в Европе вплоть до XVI в. н. э. [24], в том числе и в кругах христиан, о чем свидетельствует включение в текст Библии пятого стиха поэмы, посвященного Творцу:

Никогда мы, смертные, не оставляем
Ненареченным его – он всюду {...}
Мы ведь порода его, – а он, опекая потомство,
Знамения верные шлет и к труду понуждает народы...[23. С. 24].

Как пишет А. А. Россиус, сделавший перевод поэмы на русский язык, "пятому стиху поэмы Арата суждено было стать одной из самых знаменитых цитат в истории европейской письменности – его буквально воспроизводит апостол Павел в проповеди на афинском Ареопаге... Эта цитата свидетельствует как о широкой популярности "Явлений" в I в. н.э., так и том, что аратова поэма уже к этому времени стала эталоном образованности ..."[25].

И поэма Арата, и сочинения Леонтия Механика "Об изготовлении Аратова глобуса", "О зодиакальном круге" в Средневековье служили обязательным учебным материалом [26]. Надо полагать, что они, как и классические труды греческих астрономов, изучались или находились в поле зрения в кружке Льва-математика, где получил свое естественнонаучное образование Константин-Кирилл Философ, столь успешно владевший всеми греческими науками и искусствами.

В семиотической системе глаголицы, образуемой ее знаками символической картине вселенского круга, как будет показано далее, узнается то астрономическое знание, которое имело распространение в эпоху Кирилла.

Глаголическая модель мира складывается спиралеобразно из центра и соостоит из трех колец (как троекратное выражение единства Божественного), каждое по 12 знаков, наподобие Зодиака. При этом полнота картины создается только из всех 38 знаков (от до ), из того количества букв, на которое укказывал Черноризец Храбр [5. С. 102]. Вся схема символизирует тео- и антропоцентрическое строение Вселенной, гармонию Божественного миропорядка.

Символическое изображение упорядоченности Божественной вселенной в виде концентрических кругов было традиционным в эпоху раннего христианства. Представление о вселенском круге находим и у неоплатоников, где космос божественности в виде светового шара включает в себя не только центральные для учения неоплатонизма категории Знания, Разума, Души, но все: "одно подвижное, другое покоящееся" [16. С. 460]. Если центром Вселенной в космологии неоплатоников служит Первоединое, то в сочинениях философов – патристиков мир в виде концентрических кругов предстает в аспекте соединения с Богом или с Человеком, главенствующей также предстает здесь идея Церкви как среды, в которой происходит соединение с Богом [27]⁹. Как будет показано далее, глаголическая модель мира вполне отвечает религиозно-философским представлениям раннего христианства. Она не только является системой религиозно-нравственных ориентиров, но и отражает естественнонаучное знание своего времени.

Глаголический круг представляет собой многофункциональную систему пространственных и временных координат, в которой узнается ориентация сторон света, солнечный годичный цикл, смена времен года, зодиакальная система и другие астрономические знания, известные науке средневековой Византии. Глаголическая знаковая система могла использоваться и в качестве "книжного" (т. е. азбучного) лунно-солнечного календаря для расчета христианских праздников и вычисления пасхалий. Семиотическая модель глаголического круга – с тремя "годичными кольцами" по двенадцать знаков и еще одним дополнительным знаком – в полной мере соответствует принципам измерения времени по Солнцу и Луне, которые были известны во времена Кирилла и о которых сообщается в Шестодневе Иоанна Экзарха. Рассуждения Иоанна Экзарха о календарном значении Солнца и Луны и о принципах измерения времени по двум светилам показывают, что вместе с Книгами славянам было даровано" знание лунно-солнечного календаря. Иоанн Экзарх объясняет, что в таком календаре к трем годам добавляется дополнительный месяц, чтобы соединить и приравнять круг Солнца и круг Луны.

[29].

Не имея возможности в рамках одной статьи говорить обо всем содержании графических символов, воспроизводим на схеме лишь базисные знаки, образующие основные векторы семиотической системы глаголицы. Первые две буквы и занимают в ней особое, центральное положение (См. рис.2)

Рис. 2. Глаголическая модель вселенского круга.

в глаголице, как известно, имеет форму креста. Констатация этого положения после публикации идеи Г. Чернохвостова была бы излишней, если бы не получившие в последнее время распространение гипотезы Ю. С. Степанова, в которых автор отклоняет реконструкции Г. Чернохвостова и производит форму первой глаголической буквы от готской АЗА (λ) [3].

Крест как символ человеческой культуры известен многим народам с древнейших, дохристианских времен. Известны также его древние значения – символика сторон света, соединения, центра мира, огня, жизни, человека и т. д. Вся эта глубинная символика креста не противоречит тому пониманию, которое он приобретает в христианском мировоззрении. Крест и в христианстве имеет многоаспектное содержание: символизирует и Бога-Творца, и мироздание, и рай с источником живой воды, и святой Иерусалим. Это прежде всего и символ Христа-Спасителя, символ покаяния и искупления.

Вполне естественно, что и в графической модели глаголицы крест также имеет значение метасимвола. И форма, и имя буквы символизируют Бога. Имя буквы – местоимение 1 л. ед.ч. в текстах Библии есть языковое средство, прежде всего представляющее Бога: (Ис. 43, 11); (Ин. 8, 58). Но является также и символом человека, постигающего Бога, ибо человек создан по подобию Бога.

Форма буквы получает роль организующего начала, системы координат. Лучи крестообразного – векторы пространства и времени в глаголической картине мира.

Если обозначает центр, является своеобразным ключом, указывающим на горний мир, символом которого является следующая по орядку алфавита буква , служащая точкой отсчета при движении по кругу. – это стрелка, указывающая на начало времени в глаголической одели космических часов. Особое место в глаголическом круге могло быть обусловлено его функцией в системе лунно-солнечного календаря. Знак , занимающий место под , символом весеннего равноденствия и начала христианского календаря, вероятно, как раз и обозначает тот допол-нительный, эмболисмический, месяц в трехгодичном цикле, который сочетает период изменения лунных фаз с годичным движением солнца и таким образом приравнивает лунный временной круг к солнечному.

Форма подобна условному, профильному, изображению Оранты с воздетыми в молитве руками. Ведь сказано и в Азбучной молитве:

Изображение молящегося человека является одним из древнейших символов мировой культуры. Ритуальная форма Оранты, еще у египтян выполнявшая роль магического символа, была воспринята и христианскими иконописными канонами изображения Богоматери [30]. Нужно подчеркнуть, что и другие образы глаголической картины мира находят аналогии в символике право-славного христианского храма, также представляющего модель Божественного мира.

Знаки , лежащие в направлениях лучей креста, образуют квадратуру вселенского круга. Они обозначают точки сторон света и времен года, четыре важнейшие точки в годичном солнечном цикле, определяют стороны света и тьмы.

имеет древнюю астрономическую и астрологическую символику. символизирует начало солнечных циклов, точку весеннего равноденствия, весну – утро года, восход, рассвет – утро дня, восток, верх и символику верховенства: мудрость, знание, "ведение" жизни. Имеет форму зодиакального символа Овна¹⁰. На зодиакальной карте древних созвездие Овна определяло Дом Жизни и Предвидение. Эта древняя символика проступает сквозь призму библейского содержания. В Откровении Иоанна Агнец (Овен) получает книгу жизни из десницы Сидящего на престоле Бога (Откр. 5, 1-8). Закланный Агнец, принимающий Премудрость, символизирует Христа (Ср.: Имя Ему восток потому, что Он есть безначальное Божество, вечный свет [32]; Посетил нас Восток свыше (Лк. 1, 7-8).

Символику верховенства, ведения жизни имеют и две другие буквы алфавита, которые попадают в точку , – это знаки () и () – символ Церкви Христовой. Форма буквы символизирует "рог спасения": Благоволением Твоим возвышается рог наш (Пс. 88, 18); Он возвысил рог народа Своего (Пс. 148, 14); Рог Его вознесется во славе (Пс. 111,9); И воздвиг рог спасения нам (Лк. 1, 69).

() символизирует зенит солнца, летнее солнцестояние – точку эклиптики, где "всадник на рыжем коне стоит между миртами в углублении" (Зах. 1,8), – тот астрономический полдень, который древние называли "серединой солнца". Форма буквы может интерпретироваться и как символ созвездия Рака. символизирует середину небесного полукруга, юг – сторону Сиона. Зенит есть место покоя Бога, и именно с этим значением в соответствующей точке второго круга оказывается срединная буква алфавита (). Ср.: Стань, Господи, на место Покоя Твоего... Избрал Господь Сион; возжелал его в жилище Себе. "Это покой Мой на веки..." (Пс. 131, 8-14).

Буквой , как известно, обрывается преславский глаголический ряд в Круглой церкви. В соответствии с символикой глаголического круга этот факт получает объяснение, не найденное до сих пор [33]: преславский глаголический абецедарий указывает на роль крестильни, на стене которой он нанесен, как места покоя Бога. Крестильня находится на южной стороне храма. Юг – сторона Бога, крестильня – место Его покоя. Изображенный в Преславской церкви возле глаголического ряда большой крест в круге, в нашем понимании, есть тоже символ вселенского круга, подобно, впрочем, и самой Круглой церкви (См. рис.3).

Рис. 3. Схема, изображающая глаголический круг на стене Круглой церкви в Преславе.

(). В имени этой буквы и двух других () и (), сходящихся в одной точке глаголического круга, на первый план выступает материальное значение. – символ тверди, дольнего мира. Форма () соответствует библейскому изображению земли на двух столпах: Колеблется земля и все живущие на ней – Я утвержу столпы ее (Пс. 74, 4).

символизирует холм вознесения и славы Господа. Место знака в глаголическом круге соответствует 33-ему номеру буквы, который устанавливается на основании Мюнхенского абецедария и подтверждается азбучными стихирями. И начертание, и имя буквы, и ее порядковый номер заключают в себе глубинную христианскую символику¹¹.

В оппозиции к символизирует точку осеннего равноденствия, осень, заход, вечер, запад, тьму, низ. Христианская символика этого знака связана со значениями смирения, поклонения. (Ср.: Вся земля да поклонится Тебе (Толк. Пс., 385). Нужно отметить, что с западной стороны в христианских храмах изображается и картина Страшного суда, символизирующая конец света. Форма знака выражает, в нашем представлении, склонение в разных смыслах – от астрономического до религиозного (Ср.: Когда Господь снизошел с неба на землю, то снизошел на запад (Толк. Пс., 407); Ср. также слова Григория Богослова: И восшедший на небо небес, на востоки собственной славы и светлости, является на западе нашей низости и нашего смирения (Толк. Пс., 394).

(). Как известно, в поздних вариантах глаголического ряда этот знак отсутствует. Место его устанавливается по Мюнхенскому абецедарию и по Азбучной молитве. По началу 12 строки в Азбучной молитве он называется . Имеет форму, напоминающую кентавра, знак Стрельца, символизирующего темное, стихийное начало. В системе глаголического круга, в оппозиции к (), символизирует точку зимнего солнцестояния, север, сторону тьмы, мрака. Эта символика соответствует контексту Азбучной молитвы, который указывает на устремленность славянского (еще языческого) племени к христианству:

Совпадающие в этой точке знаки также выражают обращенность в сторону света и движение.

Проступающая сквозь религиозно-философское содержание астрономическая символика присуща не только рассмотренным "базисным" знакам глаголицы, но и другим символам, например, () и (), кодирующим, в нашем понимании, лунный цикл, и в особенности знакам () и (), которые, по нашей гипотезе, представляют схематическое изображение астрономических знаний древности. Являясь восьмой буквой алфавита, символически передает соотношение между Землей, Солнцем и Луной, обозначает положение Луны в четверти (продолжительность периода, равного 1/4 месячного лунного цикла составляет примерно 7,5 суток), знак напоминает своей формой схему геометрического определения расстояний до Луны и Солнца в отношениях золотого сечения" (как уже говорилось, древние вычисляли эти астрономические величины именно в момент четверти Луны и определяли их в пропорции "золотого сечения"). вызывает определенные ассоциации с древними символами, олицетворяющими гармонию небесного порядка. Этот знак напоминает египетский символ АНХ (†), "ключ от неба", от "врат вечной жизни", он подобен также и символу, укорененному в античной традиции изображения пропорций неба. Так, на скульптуре "Атлас Фарнезе" (Римская мраморная копия с греческого оригинала, III в. н. э. Неаполь, Национальный музей) представлен символ измерения неба с теми же пропорциями "золотого сечения". С "небесной" символикой согласуется и контекст из "Азбучной молитвы": Эта строка перекликается со следующими строчками из Шестоднева Иоанна Экзарха:

[29. С. 127, 162].

, на наш взгляд, графически передает идею полного солнечного затмения, это символ "тьмы", "конца света", спасение от которого находит тот, кто следует закону Господа, ходит правыми путями. Именно их, правые пути Бога, Его закон, пути вечности, полноту и гармонию Божественной вселенной и символизирует весь славянский алфавит в семиотической модели глаголического круга.

В статье была рассмотрена символическая основа букв, являющихся ключевыми для понимания семиотической системы глаголицы. Изложенные теоретические обоснования подхода, наблюдения и выводы подкрепляют высказанный нами ранее тезис о том, что глаголица является не обычным азбучным рядом, но лингвистически и философски глубоко продуманной знаковой системой, соответствующей религиозно-философским представлениям своего времени [36].

Христианской "спасительной" идее отвечают и образ Божественной вселенной, закодированный в семиотической системе алфавита, и иероглифичность внешней формы знаков, подчиненная сакральному содержанию Священного Писания, и имена букв, символизирующие установленный Богом порядок сущностей, и место букв в системе азбуки, имеющий матрично-кодовую организацию. Сами буквы, завершающие десятизнаковые ряды азбуки и занимающие ключевые места, кодируют высший христианский символ имя Спасителя: . В таком сочетании эти буквы составляют символический ряд, который на глубинном уровне читается как утверждение о вечной славе Мессии: Нисходящий () и Восходящий () рождается () в вечной Славе (). Таким образом, знаковый код глаголической матрицы в свернутом виде передает христианскую идею, для изложения которой и создавался славянский алфавит.

В свете изложенных идей глаголица воспринимается как универсальная символическая картина знания, как уникальная моделирующая семиотическая система, способная и выражать и формировать христианское мировоззрение.

Представленные в статье характерные особенности глаголицы свидетельствуют о неповторимости, уникальности первого славянского алфавита как явления средневековой христианской культуры, убеждают нас в том, что в нем воплотился гений создателя – славянского первоапостола Константина-Кирилла Философа.

ПРИМЕЧАНИЯ