Т. М. ПОТЕМКИНА

ПРОБЛЕМЫ СВЯЗЕЙ И СМЕНЫ КУЛЬТУР
НАСЕЛЕНИЯ ЗАУРАЛЬЯ
В ЭПОХУ БРОНЗЫ

(ранний и средний этапы) *

 

* Продолжение статьи (поздний и финальный этапы) будет опубликовано в следующем номере журнала.

Контакты и взаимодействия древних культур – один из главных факторов исторического прогресса. Именно связи в различных формах их проявления выступают определяющими в культурном синтезе и культурной трансформации – главных факторах культурогенеза. Формирование нового культурного образования происходит, как правило, в контактной зоне при условии взаимодействия двух и более культур или их вариантов.

Рассматривая связи населения лесной, лесостепной и степной зон Восточной Европы и Западной Сибири в первобытную эпоху, мы вольно или невольно в той или иной степени (в зависимости от характера и точности используемого материала), обращаемся к исследованию вопроса о взаимодействии культур различных этнических массивов. Для Уральского и Западно-Сибирского регионов особенно актуален вопрос о взаимодействии финно-угорских и индоиранских народов. Это естественно, так как финно-угроязычное население, начиная с эпохи неолита и до современности, занимало огромную территорию южнотаежной и северолесостепной зон на протяжении от Финляндии до Иртыша, а ираноязычное – лесостепи и степи Евразии. Урал и прилегающие к нему районы (так называемый "Большой Урал") на протяжении нескольких тысячелетий оставались центральным стержнем огромных этнических массивов, своеобразным "котлом", где "варились" различного рода культурогенетические процессы.

Возможности археологической науки в вопросах этнической истории, особенно первобытного общества, весьма ограниченны. Обычно для их решения археологи широко привлекают помимо собственных археологических материалов этнографические, фольклорные, лингвистические, антропологические, топонимические и другие данные, а также письменные источники, если они сохранили сведения об изучаемом периоде или культуре. Добросовестное сопоставление комплекса источников, как правило, дает положительные результаты в определении этнической принадлежности населения, оставившего после себя те или иные памятники. В Урало-Сибирской археологической науке многие исследователи обращались к вопросу этнической интерпретации древнего населения исследуемого региона различных эпох. Что касается эпохи бронзы, то, опираясь на археологические источники и данные указанных выше смежных наук, специалисты высказывают мнение об угорской принадлежности носителей ряда культур южнолесной – северолесостспной зоны Зауралья (черкаскульской, межовской, в основной своей части сузгунской) [1, с. 49-65; 2, с. 347," 373-374; 3, с. 19-20; 4, с. 12, 62, 63; 5, с. 97; 6, с. 37; 7, с. 314-317; 8, с. 23; 9, с. 59, 60] и финноязычности лесостепных и лесных культур Приуралья (волосовской, гаринско-борской, поздняковской, приказанской и др.) [3, с. 26-27; 10, с. 23-28]. Определение этноса как индоиранского связано с миром массивов населения степных и южнолесостепных культур – ямной, катакомбной, полтавкинской, срубной, синташтинской, петровской, алакульской и др. [1, с. 49-51, 56-62; 2, с. 347; 5, с. 90-91; 10, с. 29; 11, с. 131; 12, с. 269; 13, с. 206-208, 343; 14, с. 135, 136, 150, 155, 165; 15; 16, с. 6-10, 375-376; 17, с. 51-57; 18, с. 55; 19, с. 44-47; 21, с. 32-34]. По вопросу этнической интерпретации андроновского (федоровско! населения мнения исследователей расходятся: одни считают его угроязычным [1, c. 49-51, 56-62; 6, с. 36-37; 7, с. 314-317; 21; 22, с. 30, 81], другие ираноязычным [18, с. 55; 23, с. 111 ]; третьи – восточной своей частью связанные с угорской языковой средой, а западной, видимо, с индоиранской [2, с. 347 ]. В археологической литературе получили освещение и вопросы взаимодействия массивов индоевропейских и финно-угорских культур в древности, где исследователи отмечали главным образом участие степного (индоиранского) населения в генезисе многих культур лесной зоны Восточной Европы и Сибири [4, с. 62; 5, с. 90-98; 7, с. 282-287, 314-317; 10, с. 27-29; 24, с. 159, 160, 239; 25; 26). Аналогичные выводы получены также на основании данных этнографии, антропологий, лингвистики, топонимии. Так, этнографы отмечают большую роль андроновских орнаментальных традиций в изобразительном искусстве народов угорских и самодийских языковых групп Урало-Сибирского региона [27, с. 10-28 ]. Антропологи указывают на сложный антропологический состав населения данного региона в результате интенсивного и длительного (начиная с неолита, а возможно и раньше) смешения монголоидных (северных и восточных), европеоидных (южных и западных) компонентов [29, с. 250; 30, с. 117-120; 31, с. 85; 32, с. 3-14, 104]. Лингвисты выявили почти у всех финно-угорских народов Евразии индоиранские лексические заимствования, значительная часть которых связана с понятиями, относящимися к скотоводству, земледелию, типам оружия [33, с. 21-35; 34]. Специалисты по топонимии связывают происхождение части гидронимов лесной и лесостепной зоны Урала с индоиранскими языка [35, с. 14-16; 36, с. 167-169], в то же время свидетельствуя о финно-угорских заимствованиях в иранских языках, что говорит о древних контактах этих групп населения.

Ниже, рассматривая связи лесного – лесостепного – степного населения Зауралья в эпоху бронзы, автор привлекает в основном общие археологические материалы, наблюдения и выводы, полученные исследователями Урала и Западной Сибири за последние годы. Конкретный анализ источников, обоснование xpoнологии, этнической принадлежности и т. д., равно как и классификация признаков и содержания связей, не входят в задачу данной публикации. Впрочем, это невозможно было бы сделать, учитывая общую историко-культурную направленность последней. Здесь автор полагается на точность исследований и выводы своих высокопрофессиональных коллег, результаты которых изложены в многочисленных работах, использованных при подготовке данной статьи. Главную свою задачу автор видит в стремлении проанализировать направленность, динамику, широту охвата и основные мотивы связей культурных групп населения Зауралья на разных этапах эпохи бронзы.

Определенный интерес в плане изучения формирования культурных традиций в условиях контактов и взаимосвязи представляет лесостепное и южнолесное Зауралье, расположенное в пограничье трех географических областей – Юж" Урала, Казахстанских степей и западносибирской тайги, что несомненно внесло специфику в характер взаимоотношения населения и общий историко-культурный облик региона. Именно здесь наиболее выразительно проявились контакты степных и лесных групп населения, имели место условия для сосуществования в отдельные периоды эпохи бронзы двух или нескольких культурных групп. Удобное рао ложение р. Тобол и ее притоков, спокойно текущих в равнинных условиях широкими поймами, а также многочисленные озера издревле привлекали население и облегчали его продвижение в меридиональном направлении.

Контакты лесостепного населения со степным и лесным четко фиксируются в данном районе начиная с эпохи неолита. Но только в бронзовом веке, со становлением производящего хозяйства, освоением металлообработки и увеличением численности населения эти связи становятся более постоянными, широкими и действенными. Естественно, взаимосвязи населения носили различный характер. их причины и социальное содержание были неодинаковы – от сезонных перекочевок до военных столкновений и резких изменений природной среды [37, с. 165-179]. Археологические материалы не всегда фиксируют все аспекты связен. чаще всего лишь факт их существования. Самым надежным и массовым археологическим источником при изучении различного рода контактов является керамика, наиболее чутко реагирующая на все происходящие изменения в обществе, что и дает нам право в своих построениях опираться главным образом на данные анализа керамических комплексов.

Рис. 1

Контакты и связи в эпоху ранней бронзы

В эпоху ранней бронзы (доандроновский период, рубеж III-II тыс. до н. э.- первая четверть II тыс. до н. э.) лесостепные и северостепные районы Зауралья были заняты населением, оставившим памятники одиновско-крохалевского типа (поселения Одино, Верхняя Алабуга; рис. 1), характеризующихся плоскодонной посудой с выбивкой внешней поверхности "под текстиль", орнаментированной по всей поверхности или под венчиком оттисками гребенчатого штампа, насечками, образующими чаще всего елочный узор, ряды наклонных линий, решеточки, взаимопроникающими треугольниками (рис. 2, 1) [38, с. 74-77; 39, с. 157-162]. В основе сложения данных комплексов просматривается местный гребенчатый энеолит и древности ямного круга, существовавшие на данной территории в предшествующее время [39, с. 275-276; 40, с. 159-172]. Несомненно также присутствие в одиновско-крохалевских комплексах Притоболья (Верхняя Алабуга) керамики гаринско-борского типа, что является результатом контактов с населением Приуралья. Одиновско-крохалевские древности являлись частью массива памятников западносибирской лесостепи с текстильной керамикой, куда входили вишневские Северного Казахстана [41, с. 38-40; 42, с. 100-113; 43, с. 106-110], одиновские Приишимья [44, с. 65-95] и Прииртышья [45, с. 19, 20], крохалевские Приобья [46; 47, с. 28-30]. Существует мнение, основанное на анализе керамического материала, о пришлом характере населения с текстильной керамикой в районы Приишимья и Приобья с запада (Урал), но четко исходная территория не указывается [48, с. 116-121].

Рис. 2

В лесном Зауралье, включая пограничье леса и лесостепи, в эпоху ранней бронзы была рапространена ташковская культура (рис. 1), представленная двумя группами памятников: южной (р. Исеть, поселение Ташково II) и северной бассейн рек Ница, Тура, Пышма, УК; поселения Андреевское озеро X, XIII, Ук. III и др.) [49, с. 25]. Ташковская культура сложилась на основе культуры позднего неолита и энеолита Среднего Зауралья [50, с. 29-47 ]. Для керамического производства ташковской культуры характерна преимущественно плоскодонная посуда, наряду с остродонной и круглодонной, орнаментированная по всей поверхности движущимся инструментом – отступающей палочкой, лопаточкой, протащенной и шагающей гребенкой, ямочными наколами, образующими горизонтальные зоны из поясков прямых и волнистых линий, зигзагов, реже – наклонных оттисков, елочки, взаимопроникающих заштрихованных треугольников (рис. 2, 2-5, 8). Оттиски гребенчатого штампа встречаются редко, текстильная выбивка отсутствует. На памятниках южной группы (Ташково II) орнаментация состоит из графических элементов со значительным числом геометрических знаков, а поселениях северной группы (ЮАО – X) керамика выглядит более архаичной, набор мотивов беднее (рис. 2, 4, 5, 8) [49, с. 31].

При всей своей специфике одиновско-крохалевские и ташковские (особенно южной группы) комплексы во многом близки, поскольку в основе их формирования находились гребенчатая и накольчато-струйчатая традиции, длительное время (с эпохи неолита) сосуществующие и взаимодействующие в Зауралье. Близость была обусловлена также сходством общего уровня развития, прежде всего хозяйственной деятельности, основанной на многоотраслевой экономике [51, с. 71] с началом формирования производящего хозяйства (скотоводства) и появлением металлообработки. Свидетельство тому – сходная топографическая приуроченность поселений на возвышениях в поймах (Верхняя Алабуга), по берегам рек (Ташково II) и озер (ЮАО – X), что было вызвано повышенной увлажненностью раннего суббореала – конец III – начало II тыс. до н. э., не способствующего заселению прибрежных пониженных участков. Наличие сходной керамики в обоих случаях, а также присутствие ташковской посуды в одиновско-крохалевских и вишневских комплексах, а последних – в ташковских подтверждает сказанное выше и является свидетельством двух групп населения.

В. Т. Ковалева считает ташковскую культуру индоиранской, принадлежащей одному этническому и хронологическому пласту с синташтинскими комплексами, хотя первая и являлась более ранней [52, с. 85]. Представляется, что данный тезис об этнической принадлежности нуждается в дополнительной аргументации, поскольку ташковская культура, как полагают ее исследователи, сложилась на основе культур местного лесного-северолесостепного накольчатого и гребенчато-ямочного неолита и энеолита [50, с. 44, 45], носители традиций которых рассматриваются рядом исследователей как финно-угорские племена [7, с. 315, 316; 10, с. 21-23, 25]. Индоиранский компонент, вероятно, присутствовал в ташковской культуре в основном в южной части ее ареала как результат взаимодействия с южными соседями: на ранней стадии – с одиновско-крохалевским и вишневским населением, в керамических комплексах которого геометризм болee выражен по причине участия в его сложении древностей ямного круга; на позднем этапе – с раннеалакульскими, абашевскими и синташтинскими группами населения, относящимися к индоиранской ветви индоевpoпeйcкиx народов [15; 16, с. 375, 376; 17, с. 51-57]. Эти связи нашли отражение в восприятии новых элементов орнамента (елочки, меандра, валика, геометрических символов на днищах сосудов – круга, креста, спирали) и связанной с ними символики, выражающей определенное мировоззрение [49, с. 32, 33]: металлообработки, первоначально на основе привозного металла и металлического лома; навыков ухода за скотом и, возможно, в появлении новых видов домашних животных (крупного и мелкого рогатого скота), неизвестных в данном регионе в предшествующую энеолитическую эпоху, соответствующую лишь начальному этапу приручения лошади (Савин) [53, с. 85-90 ].

Точка зрения о формировании ташковской культуры (прежде всего таких ее элементов, как планировка поселков и связанных с ней общественных структур) под влиянием передневосточных цивилизаций, самых первых предгородских процессов урбанизации, носители которых двигались через Среднюю Азию на север [54, с. 107, 108], не имеет под собой достаточного основания. Наиболее яркие черты ташковской культуры (круговая планировка поселений, знаки-символы на керамике и др., отражающие сложную иерархическую структуру общества) – результат происшедших хозяйственных изменений и дальнейшего развития мировоззренческих представлений о вселенной и месте человека в ней, связанных с традициями народов индоевропейской языковой общности, начиная с эпохи позднего неолита – энеолита. Эти процессы нашли отражение на широкой территории лесостепи с заходом в южнолесную и степную зоны от Европы до Зауралья и особенно ярко проявились в памятниках типа круглых святилищ – обсерваторий (вудхенджей, рондел), наиболее известные из которых Стоунхендж в Англии, Кийовица в Чехии и др. [55, с. 258-264; 56; 57; 58; 59, с. 23-27 ]. В последние годы такого рода святилища-обсерватории, относящиеся к эпохе энеолита (середина III тыс. до н.э.), открыты и исследованы на территории Зауралья: Савин – в Курганской области, Велижаны – в Тюменской [60, с. 236-237; 61, с. 153-157; 53, с. 85-90].

На более позднем этапе (в эпоху ранней бронзы) именно на этой территории возникли ташковские поселения с круговой планировкой, которые, на мой взгляд, являются результатом сохранения ташковским населением традиций предшествующей эпохи в области мировоззрения и связанных с ним ритуалов, но уже на новом уровне, в соответствии с новыми историческими условиями. Думается, что исследованные ташковские поселения, типа Ташково II, учитывая целый ряд особенностей (строго определенное количество построек и специфика застройки архитектурных ансамблей поселков, характер вещественного материала и его местонахождения, незначительная насыщенность культурного слоя, несвойственная бытовым памятникам, и др.), не являлись стационарными поселениями, где проходила постоянная и длительная (обыденная) жизнь населения. Эти поселки строились целенаправленно, в соответствии со специальными расчетами и функционировали как культовые и в определенном смысле административные центры, где жрецы (они же вожди племен), являющиеся потомственными хранителями и продолжателями традиций, совершали различного рода обряды, регулирующие жизнь общества. Авторитет жрецов (вождей) строился на знании календарей, окружающей природы, прежде всего связанном с человеческой деятельностью, естеством человека вообще. В ташковскую эпоху по сравнению с предшествующим энеолитическим периодом (предполагаемый разрыв во времени 500-800 лет) происходят изменения не только в архитектуре культовых центров (в энеолите – это круглые площадки, окруженные рвом, с метами в виде столбов, ям, кострищ в центре и по окружности, ориентированных в направлении восхода и захода светил в различные времена года; в раннебронзовый век – поселки с постройками вплотную стоящими по кругу, и одной внутри замкнутой площадки), но и в их основных функциях, что находит отражение в характере обрядов. В энеолите к числу основных функций святилища относились наблюдения за изменением времени, измерение смены сезонов, определяющих сроки коллективной охоты, отправление обрядов-жертвоприношений, связанных с различными церемониями в обществе, и в первую очередь с периодами интенсивной весенней и осенней охоты и временем оптимальной охоты на отдельные виды животных, что хорошо коррелируется имеющимися ориентирами положения светил и значительными скоплениями костей определенных видов животных; в эпоху ранней бронзы, если судить по характеру находок (в основном керамики и определенных видов орудий труда) и их распределению в культурном слое памятника, первостепенную роль играли ритуалы социальной направленности, связанные со структурой общества [62, с. 251-254, рис. 1-4]. В последнем случае можно предположить, что поселения типа Ташково II, могли служить специальными центрами, где в основном проводились обряды инициации и другие ритуалы, имеющие отношения к различным сторонам жизни ташковского общества. Этому предположению не противоречат выводы авторов раскопок: планировка поселка отражает образ вселенной и в то же время образ единства мужского и женского начала, соответствующего единству двух фратриальных групп. "Модель космоса, выраженная цифровой формулой, отражает структуру общества – эндогамные общины с экзогамными половинами" [52, с. 85]. Если наше предположение о культовом назначении указанных ташковских поселков верно, то стационарные поселения следует искать где-то рядом.

Взаимодействие населения степной и лесостепной зон
в период средней бронзы

На рубеже раннего и среднего бронзового веков (начало XVII в. до н. э.) в южных районах Зауральской лесостепи на месте одиновско-крохалевских памятников появляются комплексы с керамикой раннеалакульской (типа могильника Верхняя Алабуга) [39, с. 179, рис. 74; с. 262-263, рис. 106; с. 268, 269]. синташтинской, абашсвской, петровской и близкой культуре КМК [39, с. 184. рис. 77, 5, 6, 8; с. 193, рис. 83], стратиграфические позиции которых свидетельствуют о более позднем их появлении. Особенно показателен в этом плане могильник Верхняя Алабуга, где выделяется четыре группы погребений, оставленных носителями всех перечисленных групп керамики, функционировавших, судя по данным планиграфии, в один и тот же период без значительного разрыва во времени. Наиболее ранней представляется I группа погребений (57 могил и 24 жертвенные ямы с костями животных и сосудами) с керамикой преимущественно раннеалакульского облика, расположенных на наиболее возвышенной центральной части останца (рис. 3 – 1, 2, 4). Остальные три группы погребений (соответственно 12 могил и 3 жертвенные ямы; 7 могил и 3 ямы; 7 могил и 6 ям; керамика – петровская и абашевская; раннеалакульская, петровская, синташтинская и близкая КМК; синташтинская, раннеалакульская и петровская (рис. 3, 3, 7, 9), располагались вплотную вокруг первой на более пониженных участках [39, с. 163-200; 63, с. 123-126]. Анализ керамики и металлических изделий из отдельных групп погребений, несмотря на общее сходство, показывает и их различие [64, с. 17, 18 ]. Существуют определенные отличия и в погребальном обряде. Керамика раннеалакульского типа из I группы погребений, в основном баночной и с намечающимся уступчиком формы, имеет ряд признаков, сближающих ее с одиновско-крохалевской и ташковской (южной группы) посудой по форме (преобладание – до 70% -баночных и слабопрофилированных сосудов), технологическим показателям (зачастую керамика грубой выделки с расчесами щепой или гребенкой на внутренней и реже внешней поверхности, с примесью крупнотолченого шамота и растительных добавок в глиняном тесте), орнаментации (из горизонтальных рядов оттисков, елочки, зигзагов, качалки, выполненных гребенчатым и гладким штампом, шнуром), покрывающей всю внешнюю поверхность сосуда (рис. 2 – 1; 3, 1, 2, 4). Керамика из остальных групп погребений – синташтинского, абашевского, петровского типов, сопоставимая с КМК и переходных между ними форм – имеет мало сходства с посудой предшествующего периода: преимущественно горшковидной формы с ребристым плечом, более тщательно изготовленная, с примесью раковины и талька наряду с шамотом, орнаментированная, как правило, по трем зонам (венчик, плечико, придонная часть) в основном геометрическими узорами (зигзаги, треугольники, ромбы) (рис. 3, 7-9) [63, с. 122-124, рис. 2-4]. Аналогии последней известны в абашевских и синташтинских комплексах Южного Урала и Приуралья [16, рис. 24, 3-5; 29, 4; 55, 1-4; 64; 81 и др.; 65, с. 94, табл. XIX; 66, с. 5-7, рис. 7], петровских Южного Заруалья и Северного Казахстана [67, рис. 7, 17, 32, 33].

Рис. 3

Определенные отличия наблюдаются и в инвентаре отдельных погребальных групп. Бронзовые изделия из I группы погребений единичны и невыразительны – несколько желобчатых браслетов, серьга с заостренными концами, скобы для крепления. Показательно наличие в этом комплексе архаичных по форме и приемам изготовления каменных орудий – скребков и ножевидных пластин [39, с. 171, рис. 68]. Металлический инвентарь из остальных групп могил намного богаче по численности и набору: наряду с разнообразными украшениями присутствуют оружие и орудия – ножи, тесла, шилья, кремневые наконечники стрел [39, рис. 47, 80, 821, более всего сопоставимые с бронзовыми изделиями абашевских и синташтинских комплексов. Спектроаналитический анализ металла из разных групп погребений могильника показывает несовпадение химического состава и различные рецептуры оловянистых бронз: в I группе погребений с раннеалакульской керамикой почти половина изделий (45,5%) изготовлена из чистой меди; во II и III группах с петровской, абашевской, синташтинской керамикой основная часть изделий – из оловянистых бронз (76,6%). Но основой того и другого комплекса является металл ЕУ. Следовательно, население, оставившее отдельные группы погребений, использовало рудное сырье из одних и тех же месторождений, а разница в рецептуре свидетельствует минимум о двух различных группах мастеров-литейщиков со своими традициями и приемами обработки металла [68, с. 365, 366].

Изложенные выше материалы позволяют высказать следующие соображения относительно становления культур средней (по восточноевропейской хронологии – поздней) бронзы в лесостепной зоне Зауралья, связанных с алакульской линией развития. Одиновско-крохалевская культура, синхронная начальной стадии уральской абашевской, позднеямной и раннеполтавкинской в Поволжье, на заключительной стадии своего существования в связи с началом развития производящей экономики (скотоводства), металлообработки и активных воздействий более развитых южных и западных культур (гаринско-борской, абашевской, полтавкинской) видоизменяется, что приводит к формированию раннеалакульского культурного типа, во многом сохранившего предшествующие традиции. Дальнейшие процессы активной трансформации и инноваций происходят в результате массового продвижения в зауральскую и североказахстанскую лесостепь, в первую очередь в пограничные со степью районы (до 53 с. ш.), абашевского и синташтинского населения, которое в силу исторических и природно-географических условий, главным из которых было обладание рудными источниками, находилось на значительно более высоком уровне развития. Пришлые племена с развитым скотоводческо-земледельческим хозяйством, мощным металлургическим производством, социально-стратифицированной общественной структурой, сложившейся солярно-астральной символикой в мировоззрении и ритуальной практике, несли с собой новые усовершенствования, которые благодаря активному взаимодействию быстро внедрялись в местную раннеалакульскую среду. Они несли с собой не только новые усовершенствования в области производства, но и в мировоззрении, что имело не менее важные последствия. Активному продвижению на значительные расстояния и оперативности контактов способствовало наличие колесного транспорта у синташтинского и абашевского населения.

Свидетельством указанных процессов является совместное нахождение на поселениях и в погребениях сосудов различных культурных типов – раннеалакульских, абашевских, синташтинских, петровских в разных сочетаниях, а также появление керамики смешанных (переходных) типов – алакульско-петровской, петровско-абашевской, петровско-синташтинской; устройство погребальных сооружений, захоронения коней и др. При этом пришлое абашевское и синташтинское население продолжало какое-то время сохранять тесные связи со своей исходной территорией (Южным Уралом), главным образом благодаря наличию там рудных источников и административно-военных, торговых, религиозных центров (типа Аркаима¹), тем самым содействуя новому притоку населения в зауральскую и североказахстанскую лесостепь. Активным контактам и миграциям способствовало удобное географическое положение района: крупные левые притоки р. Тобол (Уй, Аят, Синташта) берут свое начало в степной и пограничной с лесостепью зоне Южного Урала, в районах сосредоточения уральских абашевских и классических синташтинских памятников (рис. 1). Контакты синташтинского и уральского абашевского населения прослеживаются и в западном направлении, включая Поволжье, где в памятниках полтавкинской культуры также одновременно встречается керамика разнокультурных типов – полтавкинская, синташтинско-петровская, абашевская [69, с. 77 ]. Эти воздействия приводят, наряду с другими факторами, к сходным с Зауральем культурогенетическим процессам, особенно наглядно проявившимся в предсрубное время в формировании покровского и потаповского культурных типов [70, с. 83-85; 71, с. 54-56].

1 Представляется, что памятники типа Аркаима – результат продолжения традиций, связанных с круглыми святилищами и ритуальными поселками эпохи энеолита и ранней бронзы, но более масштабные и многофункциональные, соответствующие новому историко-культурному уровню.

С притоком степного населения в южную лесостепь часть местного раннеалакульского населения была оттеснена в более северные и восточные районы, что, видимо, и явилось причиной сдвига ташковских племен в южнолесную зону, где они продолжали существовать синхронно с раннеалакульскими, абашевскими, синташтинскими до XVII в. до н. э. включительно [50, с. 45; 72, 76, 77 ]. Подтверждение тому – находки сосуда близкого абашевско-синташтинскому с каплей меди на внутренней стороне на поселении Ташково II [73, с. 68 ] и раннеалакульского горшка совместно с ташковской керамикой в очаге жилиша 12 на поселении Южно-Андреевское озеро XIII (рис. 2, 6) (раскопки В. Т. Ковалевой и О. В. Рыжковой в 1993 г.) аналоги которому известны в раннеалакульских памятниках петровского этапа (рис. 3, 5, 6). В последнем случае в комплексе с ташковской керамикой встречаются фрагменты не только раннеалакульской посуды (рис. 2, 6, 7), но также вишневской и одиновско-крохалевской (рис. 2, 5, 8), в отдельных случаях с текстильной выбивкой на внешней поверхности.

Инфильтрация и миграция степного южноуральского населения в лесостепное и лесное Зауралье не были одноразовым явлением, а представляли собой многоволновый процесс разной степени распространения и воздействия, влиявший на местное население в соответствии с конкретными историческими и экономическими условиями. Данный процесс протекал в нестабильной обстановке: именно к началу среднего бронзового века относится возникновение укрепленных рвами и валами поселений как на Южном Урале (Синташта, Устье), так и в притобольской (Камышское II) и приишимской (Петровка II, Новоникольское I) лесостепи и далее на восток до Иртыша (Черноозерье I и др.) [16; 39; с. 76 – 103; 67. с. 26-57; 74, с. 80].

Результатом активного взаимодействия раннеалакульского, абашевского, синташтинского населения явилось формирование нового культурного типа – петровского, существовавшего какое-то время параллельно раннеалакульскому и в дальнейшем растворившегося в алакульскои среде [75, с. 77 – 107 ]. Окончательное оформление петровской и начало становления классической алакульскои культуры в Притоболъе и Приишимье знаменовало собой утверждение скотоводческо-земледельческого хозяйства, развитой металлургии и резко дифференцированной социальной структуры, что явилось толчком для дальнейшего их интенсивного развития и расширения пространства обитания. Использовались также огромные богатства озер и лесов, что давало прекрасные возможности для рыболовства и охоты, особенно загонной, о чем свидетельствует значительный процент костей лося, косули, кабана среди остеологических остатков на поселениях, причем чем севернее, тем больше [39, с. 309, 310, 321 ].

На постпетровском этапе (вторая половина XVI в. до н. э.) алакульские племена заселяют север лесостепи вплоть до границы с лесной зоной – до 56° с. ш. (Чистолебяжье) [76, с. 106 – 146]. Отдельные их группы проникают в наиболее благоприятные для хозяйственной деятельности лесные районы (ЮАО – VI, раскоп 5) [77, с. 17, 18, рис. 7], что приводит к дальнейшему расширению контактов с лесными племенами.

Расселение петровско-алакульских групп по всей зауральской лесостепи, максимальное использование ее резервов (широких пойм, озер, лесов) приводит к окончательному оформлению алакульскои культуры на рубеже XVI – XV вв. до н. э. и постепенному расширению ее ареала во всех направлениях [78, с. 13 – 31 ]. В Притоболье алакульское население в XV – XIV вв. до н. э. в массовом порядке продвигается в южнолесную зону до 57 – 57,5° с. ш. (Ук III, ЮАО – VI, раскоп 1; Дуванн XVIII, Ипкуль И) [74, с. 76-79; 79, с. 22-30], последствием чего явилось ускорение темпов социально-экономического развития в южно-лесной зоне в результате освоения новых ресурсов, главным образом пойменных пастбищ и участков для земледелия. Южнотаежное население было подготовлено к восприятию скотоводства в силу внутреннего развития и географических условий, а воздействие степняков способствовало реализации этих возможностей.

Ко времени расселения в южнолесные районы алакульцев, а несколько позже федоровцев относится, вероятно, начало сложения культурных типов, предшествующих андроноидным. В Тоболо-Иртышье это были комплексы пахомовского типа, непосредственно предшествующие андроноидной сузгунской культуре [74, с. 81 – 82; 79, с. 30 – 33; 80, с. 50 – 61]. Вполне возможно предположить, что именно к этому периоду относится и начало распространения на территории Восточного Урала и Западной Сибири группы гидронимов древнеиранского происхождения [35, с. 15; 36, с. 167, 168], а также появление основной части индоиранских лексических заимствований, связанных с понятиями, относящимися к скотоводству, земледелию и духовной сфере, что наблюдается почти у всех финно-угорских народов Евразии [10, с. 29; 81, с. 159-162]. Антропологи также относят усиление европеоидности угорского населения Западной Сибири к андроновской эпохе [13. с. 416]. Особенно значительная роль индоиранского субстрата по всем отмеченным показателям проявляется в культуре обских угров, главным образом манси.

Причины продвижения алакульцев в лесную зону следует искать в экономическом факторе, тесно связанном с климатическими изменениями. Начавшееся в третьей-четвертой четверти II тыс. до н. э. усыхание степи и лесостепи в связи с наступлением ксеротермического периода суббореала, отмечаемого палеоклиматологами, почвоведами, археологическими данными [82, с. 104, 105, 114; 83, с. 58-61; 84, с. 50], определяло направления передвижения населения в поисках пастбищ и более благоприятных условий для земледелия, охоты, рыболовства. В условиях интенсивного развития производящей экономики важным фактором подвижности населения были также быстрый рост человеческих коллективов и активное общение между ними. Это сочетание экономических, демографических и природных факторов и определяло направление передвижений скотоводческих групп. Надо полагать, массовое движение под силу большим объединенным коллективам, а не разрозненным группам, что может говорить о консолидации населения и, возможно, возникновении военных союзов.

Таким образом, в эпоху ранней и средней бронзы (или средней и поздней по восточноевропейской хронологии) в Зауралье наблюдаются связи, контакты и передвижения населения в основном в северном и северо-восточном направлениях: из степи в лесостепь, далее в лесную зону, которые приводят к синтезу местных и пришлых культур, их трансформации и последующим инновациям. Воздействия перерабатывались населением этих территорий в соответствии с конкретными историческими и экономическими условиями отдельных районов С развитием производящей экономики связи охватывают все новые территории и играют определенную роль в развитии самого общества, усложнении его структуры и укреплении племенных объединений. Подобные связи могли осуществляться только в достаточно развитых обществах.

Причины следует усматривать в факторах внутреннего и внешнего порядка К внутренним относится уровень развития производительных сил, в данном конкретном случае – интенсификация развития скотоводства и металлургии которые привели к росту населения, стратификации общества и необходимости поиска новых пастбищ и новой территории обитания. Несомненна также значительная роль в данном процессе различных аспектов мировоззренческих представлений, которые находились в сложных отношениях развития и взаимодействия Внешний фактор, связанный с изменением климата в сторону его сухости усиливал эту тенденцию и определял направление и характер передвижений общеисторическую ситуацию, поскольку изменения природно-географических условий нарушали привычные стереотипы жизнедеятельности: общество с развитым скотоводством особенно чутко реагировало на изменение природной обстановки и могло оказаться на грани катастрофы. В то же время общество пастушеских с/сотоводов Зауралья, оказавшись в середине II тыс. до н. э. в различных природным условиях, начинает развиваться различными путями. В степи-лесостепи наблюдается тенденция дальнейшего развития подвижного скотоводства и постепенного перехода к кочевому, а в южно-лесной зоне сохраняется оседлое скотоводство со значительной ролью в хозяйстве охоты, рыболовства, собирательства, т. е. укрепляется на новом -уровне многоотраслевая экономика. В данном случае происходит завершение формирования в исследуемом регионе определенных хозяйственно-культурных типов, что нашло отражение в хозяйственной дифференциации для отдельных природных зон.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Чернецов Б. Н. Древняя история Нижнего Приобья//МИА. 1953. № 35.
2. Сальников К. В. Очерки древней истории Южного Урала. М., 1967.
3. Бадер О. Н. О древнейших финно-yrpax на Урале и древних финнах между Уралом и Балтикой// Проблемы археологии и древней истории угров. М., 1972.
4. Хлобыстин Л. П. Поселение Липовая Курья в Южном Зауралье. Л., 1976.
5. Членова Н. Л. Археологические материалы к вопросу о иранцах доскифской эпохи и индо&-ранцах//СА. 1984 № 1.
6. Косарев М. Ф., Потемкина Т. М. Городище Чудская гора в свете этнической интерпретации андроноидных культур Западной Сибири//Урало-алтаистика. Новосибирск, 1985.
7. Косарев М. Ф. Бронзовый век Сибири и Дальнего Востока//Эпоха бронзы лесной полосы СССР/ Археология СССР. М., 1987.
8. Шорин А. Ф. Среднее Зауралье в эпоху развитой и поздней бронзы: Автореф. дис. ... канд. ист. наук: 07.00.06. Новосибирск, 1988.
9. Обыденное М. Ф. Поздний бронзовый век Южного Урала. Уфа, 1986.
10. Халиков А. X. Основы этногенеза народов Среднего Поволжья и Приуралья. Казань, 1991. 11. Смирнов К. Ф. Савроматы. М., 1964.
12. Грантовский Э. А. "Серая керамика", "расписная керамика" и индоиранцы//Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности М., 1981.
13. Алексеев В. П. Историческая антропология и этногенез. М., 1989.
14. Пряхин А. Д. Погребальные абашевские памятники. Воронеж, 1977.
15. Генинг В. Ф. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских племен//СА. 1977. № 4.
16. Генинг В. Ф., Зданович Г. Б., Генинг В. В. Синташта. Т. I. Челябинск, 1992.
17. Смирнов К. Ф., Кузьмина Е. Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических открытий. М., 1977.
18. Кузьмина Е. Е. Культурная и этническая атрибуция пастушеских племен Казахстана и Средней Азии эпохи бронзы//ВДИ. 1988. № 1.
19. Кузьмина Е. Е. Лингвистический и археологический аспекты проблемы происхождения и расселения индоиранских народов//Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока: Тез. и докл. конференции. Ч. 1. М., 1984.
20. Клейн Л. С. Археологические следы древнейших индоариев в Причерноморье//Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока: Тез. и докл. конференции. Ч. 1. М., 1984.
21. Чернецов В. Н. К вопросу о месте и времени формирования финно-угорской этнической групп// Тез. докл. на совещании по методологии этногенетических исследований. М., 1951.
22. Косарев М. Ф. Бронзовый век Западной Сибири. М., 1981.
23. Кузьмина Е. Е. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. Фрунзе, 1986.
24. Чернецов В. Н. Нижнее Приобье в I тыс. нашей эры//МИА. 1957. № 58.
25. Косарев М. Ф. Некоторые вопросы этнической истории Западной Сибири в эпоху бронзы// СА. 1972. №2.
26. Членова Н. Л. Археологические материалы к вопросу о контактах финно-угров с индоиранцами// Вопросы финно-угроведения. Сыктывкар, 1979.
27. Иванов С. В. Орнамент народов Сибири как исторический источник//ТИЭ. Новая серия. 1963. Т. 81.
28. Иванов С. В. Древний андроновский комплекс в современном орнаменте народов Сибири// VII Междунар. конгр. антропологических и этнографических наук. М., 1964.
29. Золотарева И. М. Черепа из Перейминского и Козловского могильников//МИА. 1953. № 35.
30. Алексеев В. П. О смешанном происхождении уральской расы//ВАУ. Вып. 1. Свердловск, 1961.
31. Шевченко А. В. Об антропологических особенностям носителей черкаскульской культуры//Проблемы археологии Поволжья и Приуралья. Куйбышев, 1976.
32. Акимова М. С. Антропология древнего населения Приуралья. М., 1968.
33. Основы финно-угорского языкознания (вопросы происхождения и развития финно-угорских языков). М., 1974.
34. Абаев В. И. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских языковых контактов//Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тыс. до н. э.). М., 1981.
35. Муминов М. Т. К вопросу об иранских элементах в субстратной топонимике Среднего Зауралья// Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Томск, 1969.
36. Пархимович С. Г. Индоиранский субстрат в традиционных культурах ханты и манси//Археологические и культурно-исторические общности Большого Урала: Тез. докл. XII Уральск, археол. совещ. Екатеринбург, 1993.
37. Косарев М. Ф. Западная Сибирь в древности. М., 1984.
38. Голдина Р. М., Крижевская Л. Я. Одино – поселение ранней бронзы в западносибирском лесостепье//КСИА. 1971. Вып. 127.
39. Потемкина Т. М. Бронзовый век лесостепного Притоболья. М., 1985.
40. Потемкина Т. М. Черты энеолита лесостепного Притоболья//Волго-Уральская лесостепь и степь в эпоху раннего металла. Куйбышев, 1982.
41. Зданович Г. Б. Керамика эпохи бронзы Северо-Казахстанской области//ВАУ. Вып. 12. Свердловск,
1973.
42. Зайберт В. Ф. Новые памятники ранней бронзы на р. Ишим//КСИА. 1973. Вып. 134.
43. Татаринцева И. С. Керамика поселения Вишневка I в лесостепном Приишимье//Бронзовый век Волго-Уральского междуречья. Челябинск, 1984.
44. Крижевская Л. Я. Раннебронзовое время в Южном Зауралье. Л., 1977.
45. Генинг В. Ф., Гусенцова Т. М., Кондратьев О. М., Стефанов В. И., Трофименко В. С. Периодизация поселений эпохи энеолита и бронзового века Среднего Прииртышья. Томск, 1970
46. Полосьмак Н. В. Крохалевка 17 – новый тип памятника крохалевского типа//Сибирь в древности Новосибирск, 1979.
47. Молодин В. И. Бараба в эпоху бронзы. Новосибирск, 1985.
48. Глушков И. Г., Глушкова Т. И. Текстильная керамика как исторический источник (по материалам бронзового века Западной Сибири). Тобольск, 1992.
49. Ковалева В. Т., Рыжкова О. В. Проблема перехода от энеолита к бронзовому веку в лесном Зауралье//Поздний энеолит и культуры ранней бронзы лесной полосы Европейской части СССР Йошкар-Ола, 1991.
50. Ковалева В. Т. Ташковская культура раннего бронзового века Нижнего Притоболья//Материальная культура древнего населения Урала и Западной Сибири. Свердловск, 1988.
51. Косарев М. Ф. Древняя история Западной Сибири: Человек и природная среда. М., 1991.
52. Ковалева В. Т. Динамика культуры и общества в Среднем Зауралье (неолит – бронзовый век)// Археологические культуры и культурно-исторические общности Большого Урала:
53. Потемкина Т. М. Святилище-обсерватория – новый тип памятника эпохи энеолита в Зауралье// Научный семинар по теме: "Проблемы изучения духовной культуры древних обществ". Екатеринбург, 1994.
54. Крижевская Л. Я. Значение культурных связей для организации поселений и домостроительства эпохи ранней бронзы в Южном ЗауральеХ/Археологические культуры и исторические общности Большого Урала: Тез. докл. XII Уральск, археол. совещ. Екатеринбург, 1993.
55. Монгайт А. Л. Археология Западной Европы. М., 1973.
56. Вуд Дж. Солнце, луна и древние камни. М., 1981.
57. Хокинс Дж., Уайт Дж. Разгадка тайны Стоунхенджа. М., 1984.
58. Podborsky Vladimir. Tesetice – Kyjovice IV. Rondel osady lidu s moravskou malovanou keramikou Universita J. E. Purkyne v Brne, 1988.
59. Гусаков М. Г. Святилище – языческий храм (к постановке проблемы)//Религиозные представления в первобытном обществе: Тез. докл. М., 1987.
60. Потемкина Т. М., Вохменцев М. П. Раскопки в Курганской области/МО. 1983 г. М., 1985
61. Потемкина Т. М., Гусаков М. Г. Религиозные представления населения эпохи энеолита Зауралья (по материалам раскопок святилища Савин)//Религиозные представления в первобытном общества. Тез. докл. М., 1987.
62. Пог'пемкина Т. М., Ковалева В Т. О некоторых спорных проблемах эпохи неолита – ранней бронзы лесостепной и лесной зоны Урала. По материалам V полевого симпозиума (Тюмень, 1991)// РА. 1993. № 1.
63. Потемкина Т. М. О некоторых спорных вопросах ранней и средней бронзы Волго-Уральского региона//СА. 1990. № 1.
64. Потемкина Т. М. О происхождении алакульской культуры в Притоболье//Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1983.
65. Горбунов В. С. Абашевская культура Южного Приуралья. Уфа, 1985.
66. Горбунов Б. С. Некоторые проблемы эпохи бронзы лесостепной полосы Приуралья//Бронзовый век Южного Приуралья. Уфа, 1985.
67. Зданович Г. Б. Бронзовый век Урало-Каяахстанских степей. Свердловск, 1988.
68. Кузьминых С. В., Черных Е- //. Спектроаналитические исследования металла бронзового века лесостепного Г1ритоболья//Потемкина Т. М. Бронзовый век лесостепного Притоболья. М., 1985
69. Качалова Н. К. Относительная хронология полтавкинских памятников и их соотношение с потаповскими и покровскими//Новые открытия и методологические основы археологической хронологии: Тез. докл. конф. СПб., 1993.
70. Молов If. М. Покровский культурный тип памятников начального этапа эпохи поздней бронзы степного Волго-Уралья//Новые открытия и методологические основы археологической хронологии Тез. докл. конф. СПб., 1993.
71. Васильев И. Б., Кузнецов П. Ф., Семенова А. П. Погребения знати эпохи бронзы в Среднем Поволжье//Археол. вести. 1993. № 1.
72. Стефанов В. И., Стефанова //. /С О соотношении кротовских и андроновских комплексов// Археология Волго-Уральских степей. Челябинск, 1990.
73. Ковалева В. Т. Этнокультурные и этногенетические процессы в Среднем Зауралье в конце каменного – начале бронзового века: итоги и проблемы исследования//ВАУ. Вып. 20. Екатеринбург, 1991.
74. Корочкова О. Н., Стефанов В. И., Стефанова Н. К. Культуры бронзового века предтаежного Тоболо-Иртышья (по материалам работ УАЭ)//ВАУ. Екатеринбург, 1991.
75. Потемкина Т. М. Роль абашевцев в процессе развития алакульской культуры//Эпоха бронзы Восточно-Европейской лесостепи. Воронеж, 1984.
76. Могильников В. А., Куйбышев В. А. Курганы Чистолебяжье – памятник эпохи бронзы предтаежного Притоболья//! 1роблемы археологии Евразии. М., 1991.
77. Юровская В. Т. Классификация и относительная хронология археологических памятников эпохи бронзы на Андреевском озере у г. Тюмени//ВАУ. Вып. 12. Свердловск, 1973.
78. Потемкина Т. М. Алакульская культура//СА. 1983. № 2.
79. Корякова Л. Н., Стефанов В. И., Стефанова Н. К. Проблемы методики исследований древних памятников и культурно-хронологическая стратиграфия поселения УК. III. Свердловск, 1991. (Препринт).
80. Евдокимов В. В., Корочкова О. Н. Поселение Пахомовская пристань 1//Источники этнокультурной истории Западной Сибири. Тюмень, 1991.
81. Пархимович С. Г. Индоиранский компонент в мировоззрении обских угров//Сургут, Сибирь, Россия. Международная научно-практическая конференция, посвященная 400-летию города Сургута, Екатеринбург, 1994.
82. Хотинский Н. А. Голоцен Северной Евразии. М., 1977.
83. Потемкина Т. М. Топографическая и гидрографическая приуроченность поселений эпохи бронзы в Среднем Притоболье//Особенности естественно-геофафической среды и исторические процессы в Западной Сибири. Томск, 1979.
84. Демкин В. А., Лукашев А. В. Почвенно-ландшафтные условия Северо-Западного Прикаспия во II тыс. до н. э.- I тыс. н. э.//РА. 1993. №4.
Институт археологии РАН, Москва

Т. М. POTEMKINA
PROBLEMS OF THE CULTURES CONTACTS AND CHANGES IN THE REGION BEYOND THE URALS IN THE BRONZE AGE
(the early and the middle periods)
Summary

The author tries to analyse the relations between the population groups lived in the different areas (steppes, forest-steppes and southern taiga) beyond the Urals from the early up to the final Bronze Age (19th – 9th centuries BC). The analysis of the contacts (their directions, dynamics, degree, main causes and consequences) show that the different periods of the Bronze Age saw the different types and directions of the relations. In the early and middle Bronze Age the contacts had a north-eastern direction; the impulses were coming from the south-west (the South Urals steppe and forest-steppe). It was caused by the inner and outer factors. The first ones include the cattle-breeding and metallurgy development which led to the. growth of the population and the society stratification. The local tribes needed the new pastures and territories. The outer changes connected with the drying climate intensified these tendencies and determined the directions and nature of the migrations, and the whole historical situation.