Приложение 5
академик Т. В. ГАМКРЕЛИДЗЕ,
доктор филологических наук В. В. ИВАНОВ
ИНДОЕВРОПЕЙЦЫ
О реконструкции индоевропейского праязыка и протокультуры
Предисловие журнала «Наука и жизнь» №12, 1992
СКОЛЬКО БЫЛО ПРАРОДИН ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ
Предисловие журнала «Наука и жизнь» №12, 1992:
Теперь привыкли к той истине, что путь человечества, осознание им самого себя и мира вокруг себя с точки зрения вечности имеют не столь уж длинную историю. Многое еще предстоит узнать, открыть, увидеть по-новому. И все же, согласитесь, сейчас, в конце XX века, в крупные открытия не сразу даже и верится: по-обывательски мы где-то в глубине души считаем, что всем, чем можно удивить, нас уже удивили.
Совместный труд академика Тамаза Валериановича Гамкрелидзе и доктора филологических наук Вячеслава Всеволодовича Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы», вышедший в двух томах в Тбилиси в 1984 году, стал предметом оживленных обсуждений коллег--профессионалов: громких похвал и острот критики.
В предельно сжатом виде идея новой гипотезы, выдвинутая лингвистами, такова: родина индоевропейцев — Передняя Азия, время формирования — рубеж V— IV тысячелетия. (На самом деле это не новая гипотеза, а попытка, с учетом нового исторического и лингвистического материала, подлатать старую теорию Марра о кавказской колыбели человеческой культуры, ближневосточной колыбели письменности и позднем происхождении славянской группы языков. Эта тенденция ощущается даже в рисунке древа языков в статье Гамкрелидзе - рисуя славянские диалекты в начале древа, что соответствует новым данным, авторы не дают привязки их к стволу, что позволяет оставлять поздние даты появления славянских языков, ранее производимых от литовского (балто-славянский) — Л.P.)
Этот фундаментальный труд (в нем более тысячи страниц) заставляет по-новому взглянуть на сложившиеся в науке представления о праязыке и протокультуре индоевропейцев, о локализации места их зарождения. Переднеазиатская теория происхождения индоевропейцев дает возможность «нарисовать» новую картину их расселения и миграций. Авторы новой теории вовсе не претендуют на обладание абсолютной истиной. Но если она будет принята, то в корне меняются все предполагавшиеся ранее траектории доисторических миграций носителей древнеевропейских диалектов, панорама происхождения и предыстории европейских народов. Если признать Переднюю Азию древнейшим очагом человеческой цивилизации, откуда культурные достижения человечества продвигались различными путями на запад и восток, то соответственно запад и восток Евразии будут восприниматься тоже по-новому: не как (или не только как) гигантское скопление многообразных диалектов, традиций, культур, но в известном смысле как единый культурный ареал, на территории которого зародилась и развивалась современная цивилизация человечества. Сегодня очевидно и другое — необходимы совместные усилия различных наук в изучении истории индоевропейцев.
Языкознание отличается тем, что располагает методом, позволяющим глубоко проникать в прошлое родственных языков, восстановить их общий источник — праязык семьи языков. (Это неправда. Современная индоевропеистика пока не располагала такими методами. О возможностях языкознания в этой области см. выше цитаты великого Мейе. До сих. пор это, к сожалению, было невозможно, если пользоваться только одними методами сравнительного языкознания. — Л.Р.) Сравнивая слова и формы, частично совпадающие по звучанию и значению, лингвистам удается реконструировать то, что, кажется, навсегда ушло, — как некогда звучало слово, получившее в дальнейшем в каждом из родственных языков разное произношение.
Индоевропейские языки — одна из наиболее крупных лингвистических семей Евразии. Многие из древних языков этой семьи давно исчезли.
Реконструкцией индоевропейского праязыка наука занимается уже два столетия, а нерешенных вопросов остается очень много. Хотя классическая картина индоевропейского праязыка уже была создана на рубеже XIX—XX веков, но после того, как были еще открыты неизвестные ранее группы индоевропейских языков, потребовалось переосмысление всей индоевропейской проблемы.
Самое большое значение для сравнительно-исторического языкознания имела осуществленная во времена первой мировой войны чешским востоковедом Б. Грозным дешифровка клинописных хеттских табличек (основная масса текстов X— VIII вв. до н. э., но есть среди них и отдельные таблички XIII—XVIII века, которые написаны на заимствованной знаковой системе аккадской письменности, что говорит о том, что язык этих поздних текстов подвергся существенной семитизации, и не может вследствие этого считаться праязыком местной пракультуры — Л.Р.) из древней столицы Хеттского царства Хаттусаса (в 200 км от Анкары). Летом 1987 года авторам статьи посчастливилось побывать на раскопках Хаттусаса (их ведет экспедиция немецкого археологического института). Исследователями открыта поистине целая библиотека клинописных документов, в ней, кроме хеттских текстов, обнаружены и клинописные таблички на других Древних индоевропейских языках — палайском и лувийском (палайский и лувийский диалекты хеттского содержат лишь слой индоевропейской лексики, а посему также носят следы завоева-тельской трансформации — Л.Р.). К языку лувийских клинописных табличек близок расшифрованный уже в наше время язык лувийских иероглифических надписей Малой Азии и Сирии, большая часть которых составлена уже после крушения Хеттской империи (после 1200 г. до н. э.). Продолжением лувийского оказался ликийский язык, уже давно известный по надписям, сделанным на западе Малой Азии — в Ликии в античное время. Таким образом, в науку вошли две группы индоевропейских языков древней Анатолии — хеттская и лувийская.
Еще одна группа — тохарская была обнаружена благодаря находкам, сделанным учеными разных стран в Китайском (Восточном) Туркестане в конце XIX в. Тохарские тексты записаны одним из вариантов индийского письма брахми во 2-й половине I тысячелетия н. э. и представляли собой переводы буддийских сочинений, что сильно облегчило их дешифровку.
По мере изучения неизвестных ранее индоевропейских языков стало возможным проверить (как говорят специалисты по логике науки — «фальсифицировать») ранее сделанные выводы о древнем облике диалектов индоевропейского праязыка. На основе новых методов лингвистики исследованы возможные структурные типы языков, установлены некоторые общие принципы, обнаруживающиеся во всех языках мира.
И все же остаются нерешенные вопросы. Не было вроде оснований думать, что индоевропейский праязык по своей структуре отличался от всех уже известных нам языков. Но в то же время как объяснить, например, такое: в индоевропейском праязыке нет одной согласной, характеризовавшейся участием губ в ее произнесении (очень просто объяснить: к этому позднему времени, которое исследуется, язык, имеющий всего-лишь остаточный индоевропейский слой лексики, уже утратил в результате внедрения чужой письменности завоевателей свои родные губные звуки, вследствие чего правильнее было бы написать, что в "хеттском языке пока не нашли одной согласной, характеризовавшейся участием губ в ее произнесении", в то время как эта же мысль по отношению к праязыку является в существенной степени натяжкой, — Л.Р.). Прежняя сравнительная грамматика предполагала, что этот как бы недостающий в системе звук (или крайне редко встречавшийся) мог быть охарактеризован как русское б. Однако структурная типология языков мира делает крайне маловероятным такое предположение: если в языке отсутствует один из губных звуков типа б или п, то менее всего правдоподобно, что этот звук — звонкий, как б — в русском. Из пересмотра характеристики этого звука следовал целый ряд новых предположений относительно всей системы согласных индоевропейского праязыка.
Выдвинутая нами еще в 1972 году гипотеза по этому вопросу, как и сходные предположения других ученых, в настоящее время оживленно обсуждается. От окончательного решения вопроса зависят более широкие выводы, касающиеся типологического сходства древнего индоевропейского языка с другими, с ним соседствовавшими языками.
Итоги изучения этих и других проблем нашли отражение и в нашем двухтомном исследовании «Индоевропейский язык и индоевропейцы» (Тбилиси, 1984 г.). В первом томе исследуется структура праязыка этой семьи: его звуковая система, чередования гласных, строение корня, древнейшие грамматические категории имени и глагола, способы их выражения, порядок грамматических элементов в предложении, диалектное членение индоевропейской языковой области. А вот созданный словарь индоевропейского праязыка (он опубликован во втором томе) дает возможность реконструировать древнюю культуру тех, кто говорил на этом языке.
Разрешение этой давно поставленной задачи требовалось еще и потому, что открытия диалектов, сделанные в последние десятилетия, значительно отодвинули назад время существования индоевропейского праязыка. «Нижней», то есть ближайшей по времени к нам, границей был рубеж III и II тысячелетий до н. э. Именно к этому периоду относятся наиболее ранние свидетельства о хеттском и лувийском языках: отдельные заимствованные из них слова (а также множество объясняемых на основе этих языков собственных имен) зафиксированы на клинописных табличках этого времени, происходящих из староассирийских колоний в Малой Азии. (Очень любопытный факт. Наиболее древние свидетельства о языке находятся в табличках ассирийских семитских завоевателей - "колонистов", прошедшихся от Египта до Армении. При всем уважении к специалистам такого ранга как Г. Гамкрелидзе и В. Иванов, нельзя не упомянуть мнение об их концепции замечательного исследователя индоевропейской проблемы В. Сафронова, автора книги "Индоевропейские прародины": "Локализацию индоевропейской прародины, предложенную Гамкрелидзе и Ивановым, нельзя принять, даже исходя из фактов и аргументации, приведенных самими авторами". — Л.P.) Но из этого следует, что оба языка древней Анатолии — хеттский и лувийский — обособились и развивались независимо друг от друга уже задолго до названного времени. А отсюда, в свою очередь, можно заключить, что выделение диалектов, лежавших в основе этих двух языков, из индоевропейского праязыка произошло не позднее IV тысячелетия до н. э. Такова «верхняя» (максимально удаленная от нас) граница возникновения индоевропейского праязыка.
С такой датировкой (не позднее III тыс. до н. э.) согласуются и недавно обнаруженные древнейшие свидетельства об отделении от других индоевропейских языков греческо-армяно--индоиранской языковой общности. К ней восходит и особый индоиранский язык, существовавший, по данным «архива» Хаттусаса, не позднее середины II тысячелетия до н. э. в государстве Митанни у юго-восточных границ Малой Азии. (Уже в то время этот язык отличался от древнеиндийского и древнеиранского.) Начиная с XV в. до н. э. известны древнейшие критомикенские тексты, написанные на особом греческом диалекте (они дешифрованы лишь в 1953 г.).
Все перечисленные древние индоевропейские языки, известные по самым ранним письменным текстам, были распространены в географически смежных областях Ближнего Востока от Митапни в Малой Азии до Южной Греции. Но этот вывод потребовал от нас новой географической локализации индоевропейской прародины.
ГДЕ ЖИЛИ ИНДОЕВРОПЕЙЦЫ?
Теперь, когда на основе лингвистической реконструкции создан словарь индоевропейского праязыка, можно с достаточной уверенностью описать и саму прародину индоевропейцев. Она представляла собой область с горным ландшафтом. (Выделено мной. Далее следует не описание прародины, а описание земли завоевателей в их терминах. — Л.P.) Об этом говорят как многочисленные обозначения высоких гор, скал и возвышенностей, так и наличие значимых для мифологии названий горного дуба и ряда других деревьев и кустарников, растущих в высокогорных местностях. Согласуются с ними и данные восстановленных мифологических текстов о горных озерах и стремительных реках, берущих начало в горах. Такая картина праиндоевропейского ландшафта едва ли может характеризовать равнинные районы Европы. Значительных горных массивов нет там, где до сих пор часто помещали прародину — в Восточной Европе или в Северном Причерноморье.
В словаре индоевропейского праязыка есть слова, обозначающие березу, бук, граб, ясень, осину, иву или ветлу, тис, сосну или пихту, грецкий орех, вереск, мох. Такой ландшафт мог быть где-то в сравнительно более южных областях Восточного Средиземноморья (в широком смысле слова, включая и Балканы, и северную часть Ближнего Востока).
Отталкиваясь от древнейших терминов, нетрудно установить, что у древних индоевропейцев было развитое земледелие и скотоводство. Это отразилось в общих названиях домашних животных (коня, осла, быка, коровы, овцы, барана, ягненка, козла, собаки, свиньи, поросенка и т.д.), продуктов скотоводства, терминов, связанных с пастушеством. Любопытно, что в хеттских и авестийских текстах и юги называются древним индоевропейским обозначением пастуха *wes-tor-o-s. (Общеиндоевропейское обозначение пастуха - pas-tor от глагола "пас-ти". — Л.Р.) Совершенно определенно в пользу ближневосточного ареала свидетельствуют и реконструируемые названия сельскохозяйственных растений (ячменя, пшеницы, льна), плодовых деревьев (кизила, яблони, вишни, тутового дерева и винограда) и многих земледельческих орудий и действий, связанных с обработкой земли (в Европу все эти орудия проникли из переднеазиатского ареала значительно позднее). А вот что касается культурного винограда, то он происходит, как было установлено еще академиком Н. И. Вавиловым, из закавказского западно-азиатского центра. (Кстати, согласно обширнейшей классификации Вавилова, а также с учетом основных сельскохозяйственных терминов индоевропейскую прародину можно связать с центром одомашнивания растений в юго-западной Азии.) В пользу ближневосточной прародины говорят земледельческие термины, также слова, связанные со скотоводством на территории, простирающейся к югу от Балкан до Иранского плоскогорья. (В более северных областях Европы такие культурные растения, как ячмень и пр., становятся преобладающими лишь к концу II — началу I тысячелетия до н. э.)
Для определения индоевропейской прародины едва ли не решающее значение имеет терминология колесного транспорта.
В индоевропейском праязыке встречаются названия колесных повозок (колесниц) и их деталей (колеса, оси, упряжи, ярма, дышла). Называются способы выплавки металла (бронзы), необходимого для изготовления колесных повозок. Тягловой силой была домашняя лошадь. Весь этот комплекс данных ограничивает территорию от Балкан до Закавказья, Иранского плоскогорья и Южной Туркмении.
Начало изготовления колесных повозок, как и одомашнивание лошади, датируется временем около IV тысячелетия до н. э. Очагом распространения колесниц признается ареал от Закавказья до Верхней Месопотамии и района между озерами Ван и Урмия. В древней Месопотамии обнаруживается и наиболее близкая аналогия индоевропейскому погребальному обряду, использующему колесницу. Судя по достаточно подробным описаниям царского погребального ритуала в древнехеттских текстах и совпадающим с ними данными индийских «Вед» («Ригведы» и «Атхарваведы»), умерший изображался подобием «макета» или «куклы», которая и занимала подобающее ему место на колеснице. У разных индоевропейских народов (в частности иранских) долго сохранялись обычаи использования антропоморфных (человекоподобных) фигур в погребальном обряде, где эти фигурки как бы замещают человека.
Из ближневосточной области колесные повозки в III—II тысячелетиях до н. э. распространяются на Балканы, в Центральную Европу, Северное Причерноморье, Волго-Уральский район.
Водный транспорт, реконструируемый на основе индоевропейских названий судна, и плавание на нем с помощью весел в IV—III тысячелетиях до н. э. были известны на Ближнем Востоке, в частности в Месопотамии и прилегающих к ней областях.
Доводы в пользу древнеближневосточной локализации территории распространения индоевропейцев, извлекаемые из словаря их языка, согласуются и с аргументами другого рода. Мы имеем в виду праязыковые контакты индоевропейского с семитским и картвельским (южнокавказским) языками. В этих трех праязыках выделяются буквально словарные слои заимствованной лексики (например, семитские по происхождению названия домашних животных и культурных растений используются в индоевропейском). (выделено мной — Л.Р.)
В этих трех семьях языков обнаруживаются и удивительные структурные сходства. Так, например, предпринятый нами и поддержанный многими другими учеными пересмотр характеристик индоевропейских согласных привел к выводу о существовании в индоевропейском праязыке категории глоттализованных согласных (произносимых при образовании дополнительной смычки в области гортани) того же типа, что и в пракартвельском, и в прасемитском. Это явление можно объяснить лишь контактами. (Или семитским завоеванием, но хеттов, а не всех индоевропейцев, на которых эти выводы распространять нельзя — Л.Р.) (Уже после выхода в свет нашей книги обнаружилось сходство с живыми северокавказскими языками еще трех мертвых языков — хаттов (хат-ти), хурритов и урартов, прародину этих языков соответственно ищут к югу от Кавказа; эти же лексические контакты могут рассматриваться как еще одно подтверждение переднеазиатской локализации индоевропейской прародины.) Такие связи весьма обширны. Особенно показательны названия двух культурных растений — «виноград, вино» индоевропеиск. woi-no, * wei-no от индоевропейского корня * wei, семитск. * wajnu-, египетск. wns, картвельск. * gwin, xammu win) и «яблоко, яблоня» (индоевропеиск. * sawi, картвельск. * wasl, xammu * wasi). Они характерны для юго-западного центра одомашнивания по Вавилову), что, в свою очередь, снимает допущение о наличии индоевропейской прародины на Балканах или к северо-востоку от них. (Это не так. См. книгу В. Сафронова "Индоевропейские прародины" — Л.Р.)
Вывод о переднеазиатской прародине индоевропейцев подтверждают также заимствования в индоевропейском праязыке из других древних языков Ближнего Востока — шумерского, египетского, эламского.
На основании сопоставления разных доевропейских традиций очевидно, что индоевропейская протокультура и социальные отношения древнейшего индоевропейского общества относятся к кругу древневосточных цивилизаций. (Подтверждения тому есть и в самом типе индоевропейской мифологии (хеттской), он близок к переднеазиатской мифологии, конкретным мифологическим образам и сюжетам (захватчиков?).)
КАК РАССЕЛЯЛИСЬ ИНДОЕВРОПЕЙЦЫ
Локализация индоевропейской прародины в Передней Азии полностью меняет картину первоначальных путей переселения по Евразии племен — носителей индоевропейских диалектов. Можно предположить относительно небольшие смещения в южном направлении носителей хеттского, лувийского и других анатолийских диалектов из этой первоначальной территории, которая предположительно близка к области между районами озер Ван и Урмия. Из прагреческо-армяно-индоиранской группы относительно далеко выделились носители праармянского диалекта, достаточно рано они начинают взаимодействовать с хуррито-урартскими племенами. Следы древнейшего пребывания носителей греческих диалектов на территории Малой. Азии (через которую они постепенно продвигались на запад к Эгейскому морю) прослежены в недавно открытых многочисленных древних заимствованиях греческого из картвельского диалекта (схема "заимствования" та же, что и для хеттов — Л.Р.).
Весьма интересно то, что к их числу принадлежит одно из греческих названий «руна» (гомеровск. koas), известное в архаическом написании уже в микенском, греческом. Два других древних названия руна по-гречески тоже свидетельствуют о пребывании носителей греческих диалектов до их прихода в Грецию на Ближнем Востоке (в частности в Малой Азии): греческое byrsa — «руно, шкура» заимствовано еще во II тысячелетии до н. э. из хеттского kursa — «руно, божество Руна, символ Бога-защитника»; многое в хеттских обрядах, во время которых шкуру барана вешали на дерево, напоминает миф об аргонавтах, что заставляет считать греческие предания о Колхиде отражением реальных исторических переселений греков в глубокой древности.
В 1987 году нам довелось на раскопках в Хаттусасе (Анатолия) держать в руках недавно найденную археологом П. Неве клинописную табличку, где записан хурритский мифологический рассказ об охотнике. «Шкура» животного, судя по хеттскому переводу, в этой же двуязычной табличке по-хурритски называется ashi-.
Несомненно, что к этому же слову должно восходить и заимствованное греческое гомеровское askos — «кожа, шкура, снятая с освежеванного животного, мех, курдюк». Все три приведенных греческих названия «руна» подтверждают предположение о том, что и греческие предания о руне связаны с древними малоазиатскими путешествиями прагреческих племен. Во время существования Хеттской империи в середине II тысячелетия до н. э. хетты жили по соседству с морской державой Аххиява. По-видимому, ее населяли предки гомеровских ахейцев, к тому времени переселившиеся уже из области на западе Малой Азии на острова Эгейского моря.
Хетты взаимодействовали в это же время и с митаннийцами, язык которых, как и греческий, восходит наряду с армянским языком к прагреческо-армяно-арийской диалектной общности. Очевидно, на севере Передней Азии в середине II тысячелетия до н. э. говорили на нескольких древних индоевропейских языках — хеттском, лувийском, греческом, митаннийском, арийском.
Две группы носителей индоиранских языков с территории их первоначального обитания в Передней Азии около II тысячелетия до н. э. переселились на восток. Одна осела в горах Нуристана и была, по существу, впервые описана в XX веке. Н. И. Вавилов был одним из первых европейских путешественников, посетивших Нуристан. В своем большом сочинении об Афганистане и в посмертно изданной книге «Пять континентов» он отметил сохранение в нуристанских языках «оригинальных реликтов» (Н. И. Вавилов. Пять континентов. М., 1987). В нуристанских («кафирских») языках сохранены некоторые черты, свойственные звуковой системе индоиранских (арийских, как индоиранцы сами себя когда-то называли) языков в самый ранний период их существования.
Другая группа индоиранцев, шедшая на восток более южными путями, говорила на диалекте, давшем начало современным индоарийским народам. Самая ранняя форма древнеиндийского языка известна по сборникам священных гимнов «Вед», из которых наиболее древним признается «Ригведа». В гимнах «Ригведы» упоминается и доиндоевропейское население. Население долины Инда погибло во II тысячелетии до н. э. в основном от наследственных недугов, вызванных тропической малярией. Малярия приводит к появлению мутантных гемоглобинов, вызывающих различные формы наследственно передаваемой анемии. Одно из сопутствующих генетических следствий тропической малярии — порозный гиперостоз, деформирующий кости и череп. Во всех костных останках III—II тысячелетий до н. э., найденных в городах протоиндийской культуры, обнаруживаются следы этого наследственного заболевания. Судя по тому, что пришлые индоевропейские (индоарийские) племена не вымерли от этого заболевания, они обладали врожденной иммунной защитой от него. (В следующем Приложении убедительно показано, что вымирают от малярии кочевники-горцы, а не индоарийские племена. См. также комментарий Т. Елизаренковой к "Ригведе". — Л.P.) Это было возможно только в том случае, если до прихода в Индию они обитали в таких малярийных местностях, где на протяжении многих поколений складывались генетические иммунные механизмы защиты от этой болезни.
Схема расселения древнейших индоевропейцев на Ближнем Востоке и пути их миграции.Судя по результатам новейших антропологических обследований современного населения Индии, до настоящего времени (спустя три с лишним тысячи лет после прихода в Индию индоариев) продолжают ощущаться последствия иммунных различий между разными этническими группами, смешению которых препятствовали кастовые правила заключения браков. Одни кастовые (и особенно внекастовые) группы в значительно меньшей степени страдают наследственными заболеваниями (напр., цветовой слепотой), чем другие.
Привлечение биологических (в частности иммунологических) соображений оказалось в нашей работе необходимым подспорьем при исследовании путей, которыми индо-иранцы шли в Индию. Наличие у них иммунной защиты от малярии объяснимо, если принять за начало движения Переднюю Азию: доарийцев в Индии с теми, кто жил до греков в Греции, судя по раскопкам в Лерне, объединяет общая болезнь — порозный гиперостоз.
В противном случае — если полагать, что индоиранцы (в том числе и предки индо-ариев) пришли в Индостан из северных областей Средней Азии (что до недавнего времени предполагалось многими учеными), остается необъясненным наличие у них иммунитета от малярии.
Согласно нашему предположению, иранские племена, отделившиеся от митаннийских арийцев, а также от групп, ушедших на восток, двинулись в Среднюю Азию с территории переднеазиатской прародины вместе с другими группами носителей индоевропейских диалектов. Они разбились на два потока — тех, которые позднее дали начало западной, или «древнеевропейской», группе, и тех, к которым восходят тохарские языки. Тохары сперва прошли дальше на восток, что подтверждают и многочисленные китайские источники. Есть целая группа слов, во многом объединяющих тохарский язык даже с... корейским! К этим сведениям довольно долго предпочитали относиться как к какому-то недоразумению, ошибке. Но никакой ошибки нет.
История тохар предстает теперь в новом свете благодаря посмертно опубликованной статье замечательного английского востоковеда Хеннинга. Он впервые установил вероятность того, что предки тохар обитали на древнем Ближнем Востоке (мы познакомились с этой публикацией Хеннинга, согласующейся с нашими гипотезами, уже после выхода в свет нашей книги). По мысли Хеннинга, это были племена, выступающие в древне-ближневосточных источниках III—II тысячелетий до н. э. под именем кутиев (гутиев). Хеннинг, в частности, предположил, что название «кутиев» родственно позднейшему «кучанскому» («тохарского Б») языку города Кучи, где обитали носители этого языка. В именах кутийских правителей найдены формы, по окончаниям и корням сближающиеся с позднейшими тохарскими и вместе с тем имеющие явный древний индоевропейский характер. То немногое, что можно узнать о языке кутиев на основании месопотамских источников, говорит в пользу предположения Хеннинга, считавшего, что из области возле озера Урмия (почти с территории индоевропейской прародины в нашем понимании) «прототохары» двинулись через Иранское плоскогорье в Среднюю Азию, а оттуда — в Восточный Туркестан.
На чем основано это наше предположение? Прежде всего на том. что во всех этих диалектах есть общие слова. К их числу относится и слово «лосось», ему одно время придавалось большое значение, ибо это слово служило аргументом в доказательстве североевропейской прародины индоевропейцев — ведь в Европе лосось водится только в реках, впадающих в Балтийское море. Однако лососевые есть на Кавказе и в Аральском море, и тогда становится объяснимым наличие этого названия в прототохарском (в позднейшем тохарском — просто «рыба»). Среди слов, общих для тохарского и древнеевропейских диалектов, есть термины, указывающие на возможное существование единого племенного союза, объединявшего носителей этих индоевропейских диалектов во время их совместных переселений через Среднюю Азию.
Среди «частных» аспектов индоевропейской проблемы обращает на себя внимание вопрос (точнее — вопросы) о сфере распространения того или иного древнего индоевропейского диалекта. Эта сфера огромна — вся основная территория Центральной Азии и часть Европы вплоть до Северного Причерноморья. Пути же распространения языков и диалектов не всегда и не во всем были одинаковы: в одном периоде эти пути могли идти с востока на запад, в другом — наоборот. Более 70 лет назад известный американский лингвист Сепир наметил в историческом языкознании такой принцип: первоначальная территория возникновения некоей языковой семьи позднее характеризуется очень большой диалектной дробностью. Характерный пример — языки банту, занимающие огромную часть Экваториальной и Южной Африки, и бантоидные языки, причем последние находятся к северу от собственно банту, занимая меньшую территорию, но отличающиеся большей языковой дробностью. Это и есть древняя область, откуда когда-то распространились языки банту.
СКОЛЬКО БЫЛО ПРАРОДИН ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ
С известным основанием их было две. После переселения в Северное Причерноморье носители будущих «древнеевропейских» диалектов на протяжении некоторого времени жили в рамках единой социальной организаций. Разумеется, с нашей точки зрения. Северное Причерноморье было второй прародиной только для кельто-италийского, иллирийского (некогда весьма важного для истории многих стран Европы, но сохранившегося лишь в малом числе надписей и в собственных именах), германского, балтийского и славянского, а также и для контактировавших с ними восточноиранских (скифских) диалектов.
Отсюда в течение двух тысячелетий (с III по I тысячелетие до н. э.) они постепенно расселялись по Европе, что сказывается и в смене соответствующих археологических культур.
Коснемся в этой связи и древнеевропейской проблемы. В балто-славянском языке имеется целый ряд общих изоглосс: балто-славяно-тохарских и балто-славяно-германо-тохарских. Проблема связи балто-славянского с древнеевропейским, с одной стороны, и с тохарским — с другой, — это проблема диалектного континуума, дальнейшему развитию которой, возможно, тоже помогут наши наблюдения. Исследования последних лет выявляют все больше и больше общих изоглосс, объединяющих балтийский и славянский. Следует, по-видимому, признать, что существовало балто-славянское единство, ибо в противном случае такие изоглоссы трудно будет объяснить. Между прочим, не так давно были проведены лексикостатистические подсчеты, по которым получается, что праславянский и прусский примерно в равной мере близки к восточнобалтийскому диалекту (проще говоря, к литовскому и латышскому). (Подчеркнуто мной — Л.Р.)
В нашей и западной научной литературе на протяжении последних лет оживленно обсуждается вопрос о правомерности гипотезы американского археолога Марии Гимбутас или, правильнее, Гимбутене (так пишут эту фамилию в Литве), которая полагает, что археологические культуры бронзового века волжско--уральских степей, называемые в ее трудах «курганными» (многие наши археологи предпочитают более узкий термин — «древне-ямная культура»), оставлены индоевропейцами. Носители древнеямной культуры — скотоводы, в обществе которых уже заметно социальное расслоение. Их движение из волжско--уральских степей М. Гимбутас соотнесла с волнами индоевропейского населения, шедшего с востока в Европу. Мы полагаем, что была лишь часть индоевропейцев, пришедшая в Европу через Среднюю Азию с Ближнего Востока...
Но пока исследования ведутся в значительной мере разрозненно, так сказать — «по ведомствам». Нужны не только планомерные исследования, но и максимальное — насколько это возможно — объединение усилий лингвистов, антропологов, археологов, а также специалистов в области палеографии, палеоботаники, палеозоологии. Необходимо при этом соблюдать последовательность в такого рода совместных работах, то есть начинать с более близких нам по времени проблем, а уже от них осуществлять ретроспективный переход к более дальним проблемам, образно говоря, идти вспять.
Прежде всего следует внимательно изучить пути расселения отдельных групп индоевропейцев, носителей отдельных диалектов общеиндоевропейского праязыка. Большие перспективы для совместных конкретных работ видятся в области изучения серии многократных и многовековых финно-угорско--иранских контактов. Здесь, например, было бы весьма интересно проанализировать металлургические термины. Тема уральско--индоевропейских контактов вообще должна стать предметом систематической совместной работы лингвистов и археологов, причем работы именно постоянной, а не сиюминутной.
В Институте славяноведения и балканистики АН СССР совместные исследования лингвистов и археологов по изучению погребальных обрядов и погребальных текстов внесены в научные планы на длительный срок.
Совместные исследования должны помочь максимально точно определить пути, по которым носители каждого из индоевропейских диалектов пришли в те места их обитания, где их «застала» письменная история. Только стройное объяснение путей движения каждого из диалектов даст окончательное доказательство (или опровержение, во что, впрочем, мы категорически не верим) предполагаемой картины индоевропейской прародины и миграций племен, из нее расселившихся.
Схема расселения по Европе древнеевропейских языков.Намеченная в нашей книге схема индоевропейских миграций должна быть подтверждена и соответствующими археологическими фактами. Для проверки наших лингвистических реконструкций их следует сопоставить с аналогичными археологическими реконструкциями. Без совместно проверенных и перепроверенных данных по пространственно-временному участку истории Передней Азии мы не можем окончательно сказать, какая конкретная археологическая культура могла быть соотнесена с индоевропейским праязыком и его носителями, а также с движениями носителей отдельных диалектов. Надеемся, что обществоведческие науки подключатся к решению поставленных лингвистами вопросов. Отпета на них настоятельно требует псе многообразие запутанных проблем археологии и ранней истории Передней и Средней Азии.